— Это оно и есть? — спросила она, когда присоединилась к Демейзену на борту и поняла, что каким-то образом отделалась от шлеп-автономника. Она искренне поблагодарила за это Демейзена, но потом наступил неловкий момент, когда аватара поздравила ее с прибытием на борт и Ледедже стояла в ожидании, что ее сейчас из довольно тесного и явно рабочего помещения, в котором она материализовалась, проводят в ее каюту.

— Так это оно и есть? — повторила она, оглядываясь. Она стояла в пространстве площадью метра три на четыре. С одной стороны была пустая серая стена, против нее — приподнятая платформа, чуть уже (и в одном шаге от) пространства, в котором она стояла; на платформе находились три длинных, глубоких мягких кресла лицом к ломаной стене, верхняя часть которой вроде бы была экраном, хотя в данный момент и выключенным. По обе стороны находилось что-то вроде двойных дверей, хотя и они были однородно серыми.

Вид у Демейзена был искренно уязвленным.

— Мне пришлось оставить автономную синхронизированную платформу вооружений широкого спектра, чтобы установить здесь эту штуку, — сказал он.

— У вас что, вообще нет никакого пространства внутри вашего… внутри корабля?

— Я боевой корабль, а не такси. Не устаю вам повторять.

— Я думала, что даже на боевых кораблях может найтись место для нескольких человек.

— Ба! Старые технологии. У меня нет.

— У вас длина полтора километра! Какое-то место должно найтись!

— Бога ради, у меня длина один и шесть десятых километра, и это голый корпус при полной компрессии. В стандартном положении боевого развертывания моя длина составляет два и восемь десятых километра. Три и две десятых километра со всеми включенными полями, но туго затянутым корсетом. В серьезной боевой обстановке, когда перчатки сняты, когти выпущены, зубы обнажены, положение полной готовности — покажи-мне-где-плохие-ребята, я имею… В общем, бывает по-разному. Это то, что у нас называется, зависит от уровня угрозы. Но много километров. Если рассержен, то я становлюсь чем-то вроде мини-флота.

Ледедже, которая прекратила слушать, когда в первый раз было произнесено слово «десятых», воскликнула:

— Да я до потолка достаю! — Она протянула руку и, даже не вставая на цыпочки, дотянулась до потолка.

Демейзен раздраженно вздохнул.

— Я пикетный корабль класса «Ненавидец». С моей стороны это максимум возможного. Виноват. Может быть, вы хотите, чтобы я вернул вас на борт «Обычного, но этимологически неудовлетворительного»?

— Пикет? Но тот тоже был пикет, а там места хватало!

— Вот то-то и оно. Никакой он не пикет. В этом-то вся и штука.

— Как это?

— Люди потратили большую часть полутора тысяч лет, привыкая к мысли о том, что у Культуры есть все эти бывшие военные корабли, большинство из которых демилитаризовано, и называются они «Быстрые пикеты» или «Очень быстрые пикеты», а на самом деле представляют собой просто экспресс-такси; потом появился этот класс — Ненавидец, его называют Пикетом, и никто на него не обращает внимания. Хотя «Ненавидец» почти никогда никуда никого не возит.

— Ни черта не понимаю, что вы говорите.

— Пикет в моем случае означает, что я шляюсь здесь и там в поисках драчки, а не ищу пассажиров, чтобы подвезти. Было изготовлено около двух тысяч кораблей класса «Ненавидец», мы равномерно рассеяны по галактике и заняты только тем, что сидим и ждем, не случится ли чего. Я состою в силах быстрого реагирования Культуры; прежде мы держали все серьезные убойные корабли в нескольких в большинстве своем очень отдаленных портах, но это оказалось неэффективным, если мы подвергались неожиданному нападению. Помните, я раньше сказал: «Не спрашивайте зачем»?

— Да. Вы сказали, чтобы я не спрашивала, зачем вы направляетесь в сторону Сичульта.

— Знаете, Ледедже (и имейте в виду, что, продолжая сомнительную морскую аналогию, я выбираю нелегкий маршрут между минным полем личной честности, с одной стороны, и скалистым берегом тактической безопасности — с другой), это максимум, что я могу вам сказать. Нет, я серьезно. Вы хотите, чтобы я вас вернул на «Обычный, но бла-бла-бла»?

Она смерила его сердитым взглядом.

— Пожалуй, нет. — Она оглянулась. — А туалет тут есть?

Девять сидений появились из пола и задней стены, потом убрались, словно проколотый надувной шарик, и вместо них возникла довольно широкая кровать, а потом появилась белая, словно покрытая глазурью сфера, которая аккуратно разделилась, а за ней она увидела нечто сочетающее в себе ванну и душевую кабину. Потом и это исчезло в полу и стене.

— Это вас устроит? — спросил Демейзен.

И вот она уже пятнадцать дней провела в этом тесном пространстве. Впрочем, все внутренние поверхности стен могли функционировать как единый экран с удивительно правдоподобным изображением, так что она могла представлять себе, что стоит на снежной вершине горы, или посреди плоской, как стол, пустыни, или на омываемом волнами берегу, или где угодно, что могло прийти в голову ей или модулю.