Мы создали новые времена года, включая Снег, по образцам, которые знали в древности, но ночное небо не изменили, ведь Кузнечик стал нашим домом… сейчас и навсегда. Пройдут эпохи, и незнакомые созвездия обрастут новыми легендами; времени у нас в достатке. Проживали свое поколения, и селения разбрасывали вокруг себя завитки пригородов, похожие на рукава спиральных галактик, ибо мы были одиноки, как одиноки были тысячи и миллионы, разбросанные по всему Кузнечику, и они росли, как деревья на цизоклеточных равнинах, и леса те казались густыми, как древний Черный Лес.

Тогда у меня еще молоко на губах не обсохло, а на подбородке только показались первые волоски. Пришел День Урожая, и в наш городок пожаловал незнакомец.

Это было настолько необычно (в городах с населением под десять тысяч всегда встречаются незнакомцы, и, значит, вам, тем, кто в них живет, я даже не надеюсь что-либо объяснить), что дети высыпали на улицу и с криками побежали за ним, а старожилы, дабы не терять лица, стояли в открытых дверях магазинов, фабрик и супермаркетов, провожая странника тяжелыми взглядами. Конечно, они не смотрели прямо на него, а куда-то через его плечо, на плоскую завораживающую равнину и бесконечные белые небеса.

Мужчина заявил, что пришел от самого экваториального брюшка, где гравитация в три раза превышала уровень наших глазных земель, и в это было довольно легко поверить, ибо странник обладал чудовищной силой. Я сам видел, как он взял долларовую монетку и сложил ее пополам большим и указательным пальцем – а доллар-то бы стальным! Правда, еще мужчина говорил, что прошел весь этот путь пешком, чему не поверил никто, даже я.

– Да пройди вы хоть половину этого пути, – сказал я, – я бы сейчас разговаривал с самым невероятным человеком из всех живущих на свете.

Он засмеялся и взъерошил мне волосы:

– Ну, может, я такой и есть. Может, я такой и есть.

Я покраснел и, сделав шаг назад, положил ладонь на рукоятку моего боевого кинжала, оплетенную ремнями из шкуры брандашмыга. В те времена я был вспыльчивым, как бойцовый петух, а уж на обиду скор вдвойне.

– Мистер, боюсь, мне придется попросить вас выйти.

Незнакомец посмотрел на меня. Потом протянул руку и без малейшего намека на страх, злость или сожаление коснулся моего предплечья. Он вроде не спешил особо, но почему-то я не успел отреагировать и остановить его. От почти невесомого прикосновения мне парализовало руку, и с тех пор она высохла и стала совершенно бесполезной.

Странник поставил стакан на барную стойку и сказал:

– Бери мой рюкзак.

Я подчинился.

– Иди за мной.

И вот так, не попрощавшись с семьей, ни разу не оглянувшись назад, я навсегда покинул Новый Аушвиц.

В ту ночь мы развели костер из морской травы и высохших буйволиных кизяков, съели ужин из жареных бобов и шпика. С одной рукой я чувствовал себя неуклюжим и каким-то другим. Довольно долго никто из нас не говорил, а потом я спросил:

– Ты волшебник?

– Может, и так. Может быть, я – волшебник.

– Имя у тебя есть?

– Нет.

– И что теперь?

– Есть работа. – Он толкнул ко мне тарелку. – Я готовил. Твоя очередь мыть.

Работа подразумевала постоянные путешествия. Мы приехали в Бринкертон с холерой и в Роксбороу с тифом. Мы миновали Денвер, Венецию и Санкт-Петербург и оставили после себя блох, крыс и чуму. В Верхнем Блэк Эдди выпустили эболу. Мы нигде не задерживались надолго, не видели результатов своих трудов, правда, потом я читал газеты, и там все соответствовало ожиданиям.

Но в целом человечество процветало. Один город вымирал, другой расширялся. Переполненные госпитали в одном графстве создавали рынок для товаров из другого. У выживших рождались дети.

Мы пешком дошли до Тайлерсбурга, Рутледжа и Юнионтауна, на телегах добрались до Шумэйкерсвилла, Слияния и Южного Гибсона. Взяли билеты на поезда до Горы Ливан, Горы Бетель, Горы Этна и Горы Небо, на дизеле приехали в Маккиспорт, Станцию Рейнхолдс и Брумолл. Сошли с автобуса в Карбондэйле, Фестервилле, Июньском Жуке и Линкольн-Фоллс. На перекладных долетели до Парадиза, Никелевых Шахт, Ниантика и Сиона. Время бежало быстро.

А потом в один ужасный день мой волшебник объявил, что отправляется домой.

– Домой? – спросил я. – А как же твоя работа?

– Наша работа, Дэниэл, – спокойно ответил он. – Думаю, ты будешь делать ее так же хорошо, как и я.

И упаковал свои скудные пожитки в дорожный мешок.

– Ты не можешь! – закричал я.

Подмигнув и грустно улыбнувшись, он выскользнул за дверь.

Какое-то время я сидел без движения – сколько, даже сейчас и сказать не могу, – ни о чем не думая, ничего не видя. Потом вскочил на ноги, распахнул дверь и окинул взглядом пустую улицу. В нескольких кварталах от меня, там, где находилась железнодорожная станция, виднелось быстро удаляющееся черное пятнышко.