Подобно тому, как относительно лиц зрительного типа мы видели, что у них наилучше воспроизводятся зрительные ощущения, у лиц слухового типа наилучше воспроизводятся слуховые ощущения, так относительно лиц двигательного типа следует сказать, что эту будут те, у которых наилучше воспроизводятся двигательные ощущения.

Особенно важную роль играют те двигательные образы, которые связаны с произношением слов. У одних лиц эти образы воспроизводятся плохо, у лиц же, принадлежащих к двигательному типу, они воспроизводятся очень хорошо. Такие лица в процессе мышления о словах обыкновенно воспроизводят их двигательные образы, т.е. мысленно произносят эти слова.

«У меня, говорит профессор медицины Балле, при обыкновенных условиях мышления двигательные образы отличаются очень большой интенсивностью. Я очень отчетливо чувствую, что, за исключением особенных обстоятельств, я не вижу и не слышу своей мысли, я ее умственно говорю. У меня, как вероятно, у большинства людей двигательного типа, внутреннее слово бывает настолько живым, что мне случается произносить потихоньку слова, подсказываемые внутреннею речью».

Есть еще двигательные образы, связанные с процессом писания, рисования. Эти образы также играют очень важную роль в умственной жизни человека. Само собою разумеется, что одни лица воспроизводят эти образы лучше, другие хуже. Их существование можно показать на следующих примерах.

«Есть лица, запоминающие рисунок лучше в том случае, если они проследили контуры его пальцем. Лекок Буабодран пользовался этим способом при преподавании, чтобы приучить своих учеников рисовать на память: он заставлял их следить на известном расстоянии, с карандашом в руке, контуры изображений, принуждая их таким образом присоединять двигательные образы к зрительным. В подтверждение существования двигательной памяти, Гальтон приводит следующий факт: «полковник Монткрафт часто наблюдал в Северной Америке молодых индейцев, посещавших иногда его квартиру и интересовавшихся гравюрами, которые им показывали. Один из них тщательно обводил с помощью ножа контур рисунка, помещенного в «Illustrated News», говоря, что таким образом он сумеет лучше вырезать его по возращении домой». В этом случае двигательный образ движений предназначался к тому, чтобы закрепить зрительный: этот молодой дикарь принадлежал, очевидно, к двигательному типу».

Я думаю, что различие между этими тремя типами можно сделать вполне ясным, если взять какой-нибудь пример. Возьмем, например, пословицу: «Тише едешь, дальше будешь». Как ее представляют лица различного типа? Лица зрительного типа представляют ее в виде слов, написанных на бумаге, лица слухового типа при представлении этой пословицы слышат слова, из которых она состоит, и наконец, лица двигательного типа, при представлении этой пословицы, мысленно произносят слова.

Насколько велики индивидуальные различия в этом отношении, показывает то, что резко выраженные представители того или другого типа часто бывают не в состоянии понять представлений, принадлежащих лицам другого типа. Это весьма характерно выразилось в споре, который произошел между двумя учеными.

Венский анатом Штриккер, который именно впервые указал на роль двигательных образов в процессе представления слов, утверждает, что мысленное представление звука есть всегда двигательный образ произношения, т.е. по его мнению, когда кто-нибудь желает воспроизвести какой-нибудь звук, то он старается его мысленно произнести и таким образом вызывать в себе то или другое двигательное ощущение. «Когда я представляю себе образ буквы П, говорит Штриккер, - то мои губы испытывают такое же ощущение, как если бы я действительно ее произносил».

Что звуки можно воспроизводить, только произнося их мысленно, по мнению Штриккера, доказывается и следующим обстоятельством.

Нельзя себе предстаить какую-нибудь букву, если в то же время мускулам, служащим для произнесения этой буквы, дать положение, не позволяющее им совершить действие. Нельзя, например, думать о букве Б, принадлежащей к губным, держа рот открытым, так как такое положение не допускает движения губ. Далее, нельзя одновременно представить себе две буквы А и У, например, потому что для образования слуховых образов звуков А и У служат одни и те же мускулы.

Французский психолог Полан, возражая ему, говорит: «я нахожу, что, произнося громко букву А, я могу представить себе мысленно ряд гласных и даже целую фразу; отсюда я заключаю, что образ других гласных и других слов не есть двигательный образ, потому что, когда мускулы, служащие для выговаривания А, находятся в действии, то двигательный образ других гласных не может возникнуть».

«Что же доказывает это разногласие?
– спрашивает Бинэ. Оно доказывает, что оба эти ученые имеют различные образы и принадлежат к разным типам. По всей вероятности, Штриккер принадлежит к двигательному типу; поэтому он не понимает, что другие могут быть устроены иначе, он даже делает следующее замечание: «я еще не встречал никого, кто бы мне говорил, что содержание статьи журнала он представляет в виде печатных букв, составляющих ее. Можно удержать в памяти много статей, много фраз посредством произносимых мысленно слов, а не посредством письменных образов слов, которые можно было бы читать в памяти, как напечатанные на листе бумаги». Это утверждение совсем неверно: все принадлежащие к зрительному типу, а их много, делают именно то, что Штриккер признает невозможным.

Отсюда ясно, что, по отношению к воспроизведению впечатления, люди очень друг от друга отличаются; у одних преобладают звуковые, у других зрительные, у третьих двигательные образы.

Для обсуждения вопроса о воспитании памяти представляется в высшей мере важным вопрос о так называемой множественности памяти. Дело в том, что многие при обсуждении вопроса о памяти впадают в очень странное заблуждение. Они думают, что есть одна способность памяти, которая находится вне отдельных воспоминаемых состояний. В средневековой философии весьма часто поставляли вопрос о том, существует ли человек, как нечто особое вне отдельных индивидуумов, и некоторые из философов думали, что, конечно, кроме Петра, Ивана, Фомы, есть еще отдельное существо, которое собственно мы должны назвать человеком. Мы в настоящее время готовы посмеяться над теми, которые могли бы признавать нечто подобное, но перенесем вопрос на другую почву и мы тотчас увидим, как многие станут рассуждать подобно средневековым философам. Если мы спросим, существует ли отдельная способность памяти, как что-то такое, что находится вне воспоминаемых состояний, то многие ответят на этот вопрос утвердительно.