–  О великий и несравненный повелитель!… - начал визитёр.

Гелимер поморщился:

–  К черту славословия! Отвечай по сути.

У архонта пролегла по лбу складка:

–  Велисарий поблизости, ваше величество. Он приплыл на множестве кораблей, высадился на сушу, а суда за ним следуют по морю. Впереди скачет конница - в основном наёмники, федераты. А за ними шествует пехота, лучники. Женщины и слуги остаются в лагере, в Капут-Ваде.

–  Грабежи, насилия по дороге? Местное население в панике?

–  Нет, напротив: оккупанты проявляют к ливийцам крайнее дружелюбие и продукты не отбирают, а покупают. Те довольны. Более того: к нам в Силлект прибыл вначале пеший отряд из пятидесяти человек ромеев; оказались в городе незаметно, вместе с крестьянами, приехавшими на рынок; а затем на торговой площади у собора обратились к народу. Дескать, мы не трогаем мирных жителей и пришли вас не покорять, а восстановить справедливость - возвратить трон Ильдериху, другу Юстиниана. Если не окажете нам сопротивления, ни один человек из местных не пострадает.

–  Ну, и дальше?

–  Знать, священники убедили меня сдаться мирно. Мне пришлось ответить согласием, и для подтверждения нашей лояльности я послал Велисарию ключ от города. Армия ромеев наводнила Силлект…

–  Сколько их всего?

–  Думаю, не больше десяти тысяч.

–  Это хорошо. Как себя ведут?

–  Как и обещали: чрезвычайно спокойно. Отдохнули сутки и отправились дальше - через Лепту и Гадрумет к Грассу. Я же счёл необходимым известить о происшедшем ваше величество…

–  Молодец, за твою самоотверженность я тебя награжу. Не теперь, конечно, а когда мы прогоним ненавистных захватчиков. Бонифаций, запиши, не забудь: выдать Лавру либр золота - сразу по окончании боевых действий. А теперь отправляйся в свой Силлект и замкни ворота - убегая от нас, ни один ромей не должен найти пристанища в вашем городе. А иначе первый, кто поплатится головой, будешь ты.

–  Понимаю, ваше величество. Разрешите в грудку поцеловать?

–  Ну, целуй, целуй. Всё, достаточно, можешь быть свободен… - И когда тот ушёл, обратился к секретарю: - Десять тысяч войск… Ну, допустим, на самом деле двенадцать… Разве это сила? У меня с Аматтой и Гибамундом целых двадцать! Ну, а если с наёмниками-маврами? Тридцать наберём запросто. Троекратный перевес будет обеспечен.
– Предводитель вандалов повеселел.
– Нет, мне кажется, рано нервничать. Бонифаций, срочно напиши приказание Аматте: в Карфагене оставить отряд не менее двух с половиной тысяч и с отрядом такой же численности выдвинуться к Дециму. Гибамунд пусть обходит слева, чтобы окружить неприятеля. Я отправлюсь следом во главе семитысячной армии и вступлю в бой вторым, со своими свежими силами. Враг не устоит, я не сомневаюсь. Как тебе мой замысел?

–  Гениально, ваше величество. Лишь одно тревожит: каковы будут распоряжения относительно вашего опального дядюшки Ильдериха и его семейства в темнице? Раз ромеи явились его освобождать, он, живой, остаётся их знаменем, целью завоевания; а не будь Ильдериха - нет и предлога для дальнейших боевых действий.

Гелимер вздохнул:

–  Убивать дядю не хочу. всё-таки двоюродный брат моего покойного батюшки. Мы же христиане…

–  Иногда политика выше веры, даже выше родственных уз.

–  Значит, это дурная политика.

Бонифаций развёл руками:

–  Мир жесток и несовершенен, ваше величество, и порой приходится исходить из принципа - кто нанёс удар первым, тот и прав.

Самодержец зажал пальцами виски:

–  Голова даже разболелась… Что им надо, ортодоксам проклятым? Мы, вандалы, сами у себя разберёмся. Я вот отстранял дядю Ильдериха от власти вовсе не для того, чтобы убивать. Пусть себе живёт мирно, под арестом. Нет неё, не дают, Велисарий приехал его спасать и тем самым поставил под удар. А меня загоняет в угол… Но ведь если я убью Ильдериха, Велисарий всё равно не отступит?

–  Думаю, что нет. В этом случае он задумает мстить за невинно убиенного.

–  Получается - убивай не убивай, а сражаться надо?

–  Получается, что так.

–  Для чего тогда убивать?

–  Для спокойствия в тылу и для устрашения неприятеля.

–  Чушь какая-то, ты меня запутал. Жаль, что нет Цазона - он бы посоветовал, как мне поступить.

–  Время дорого, ваше величество, надо снаряжать гонцов в Карфаген и Децим.

–  Хорошо, напиши Аматте - оставляю судьбу Ильдериха на его усмотрение. Пусть решает сам.
– Посмотрел на секретаря возмущённо: - И не смей ухмыляться, идиот! Да, вот я такой - не монарх, а поэт, волей братьев возведён на престол. Что ж теперь поделаешь? Составляй донесение. Надо собираться в поход. Мы не пустим Велисария дальше Децима!
– Мысленно добавив: «Как я не люблю военного дела! И всю жизнь сражаюсь - неизвестно зачем… А не проще ли сдаться на милость Юстиниана? Если предоставит мне гарантии безопасности?… Нет, Цазон и Аматта меня осудят. А тем более дядя Ильдерих - возвратившись на трон, сразу арестует и, боюсь, церемониться не станет, как я с ним… - Он перекрестился.
– Ах, как тяжело! Господи, мой Боже, отчего я страдаю так? Почему не могу жить в спокойствии и безгрешности?» - Позвонил в колокольчик и пришедшему Бонифацию повелел: - Напиши Аматте, чтобы он казнил Ильдериха. Всю его семью! Нет иного выбора. Логика истории выше нас.

Выйдя из Силлекта, Велисарий двинул вперёд себя два отряда конницы - слева во главе с Иоанном из Армении, справа - во главе с гунном Вале: Лис боялся встречи с Гелимером лоб в лоб и хотел заранее быть оповещённым о войсках неприятеля. Продвигались медленнее обычного: по армейским нормативам того времени надо было за сутки преодолевать на марше двести десять стадий, а реально проходили не больше восьмидесяти - сказывалась чудовищная жара, от которой страдали все - люди и кони. Лишь на третий день оказались в Грассе, городке, отстоящем от Карфагена на триста пятьдесят стадий. Но зато отдохнули в нём с наслаждением - пили родниковую воду и срывали сочные апельсины прямо с веток в саду, примыкавшем к резиденции короля. Велисарий в триклинии, полулёжа лакомясь заморскими фруктами, говорил с друзьями и соратниками о будущей операции. С ним беседовали командир пехоты Феодор Ктеан, командир наёмников-гепидов Фара и, естественно, историк Прокопий. У последнего были опасения относительно женщин и охраны, что оставлены ими в Капут-Ваде. Лис ответил: