— Скажи, Долли, — странно задрожавшим от сдерживаемого чувства голосом заговорил Андрей, — для чего у вас в вилле болтается орангутанг? Это опасная забава!

— Гамилькар опасен? — с улыбкой спросила девушка. — Наоборот, благодаря ему мы чувствуем себя в полной безопасности. Осенью, когда кончается курортный сезон, здесь бывает жутковато. Бродят какие-то подозрительные типы. А за Гамилькаром мы как за каменной стеной. Он так любит меня и папу! Он уже два года живет у нас. Его подарил папе Пфейфер для каких-то опытов. Фантазия богача! Гамилькар даже помогает мне по хозяйству. Мы считаем, что у нас двое слуг: черкес Абдул-Земиль и Гамилькар. Но Абдул больше шофер, чем слуга, а Гами, как мы его зовем, моет полы, убирает постели, колет и таскает дрова, откупоривает бутылки. О, если бы ты видел, с какой комичной важностью выполняет он свои обязанности! О, Гами душка! — оживившись, воскликнула девушка. — А кроме того, он помогает папе в его опытах.

— Орангутанг помогает инженеру-механику? — скрывая под беззаботным смехом настороженность, спросил Араканцев. — Это любопытно! Расскажи, в чем же заключается помощь обезьяны?

— Подробности мне неизвестны, папа держит это в секрете. Знаю лишь, что он проделывает сейчас массу сложных опытов в области механизации производства. Его очередная id'ee fixe — такое усовершенствование, упрощение производства, при котором почти не нужен был бы разумный труд человека. Он как-то сказал мне, что когда Гамилькар заменит у конвейера человека, тогда папа удовлетворится, что тогда можно будет посылать на фабрики даже слабоумных, идиотов и тихопомешанных. Поэтому Гамилькар под присмотром папы часто торчит у конвейера, что-то свинчивает, развинчивает, а что именно — не знаю! Но почему ты это спрашиваешь?

— Вот почему, — раскрыл снова каталог Араканцев. И Долли снова увидела жуткую морду гориллы. — Читай. Gorilla gina!.. Проще говоря, горилла! А теперь смотри карандашную надпись: «Плохо переносят наш климат, быстро умирают от чахотки, все же для опыта выписать сто экз.».

— Да ведь это рука Пфейфера! — вскрикнула заинтересованная Долли. — Но зачем ему столько обезьян?

— «Толстый Фридрих» найдет дело и для горилл. Пустит их по Берлину и Гамбургу сандвичами с рекламами произведений своей промышленности. Фурор! Но смотри дальше. Pithecus satyrus!.. Это родственники твоего Гамилькара — оранги. И снова карандашная надпись той же рукою: «Эти крепче. Затребов. двести».

— Ничего не понимаю! — сказала Долли.

— Дальше, смотри дальше! Troglodytes niger!.. Это шимпанзе. Тут, кроме знака вопроса, ничего. А вот ниже: Troglodytes tschego!.. Эти, видимо, больше понравились Пфейферу. Он пишет: «По справкам, шимпанзе-чего отличаются большой величиной, почти с гориллу, а следовательно, обладают большей силой и выносливостью. Выписать полтораста шимпанзе-чего». Теперь сверх всего красным карандашом: «Не забыть — лучше самцов, выносливее. Самок как можно меньше». Затем внизу чернилами: «Запросить Гагенбека: сколько приблизительно будет стоить поимка и перевозка с Суматры, Борнео, из Верхней и Нижней Гвинеи всей партии?» Видимо, все эти надписи сделаны в разное время. Но что все это значит? — закончил вопросом Араканцев, бросая каталог на песок.

— Не знаю. Шарада какая-то, — проговорила Долли, вставая. — Андрей, мне пора. Я пойду.

— Уже? — вскочил на ноги Андрей. — Долли, прости меня. Я, кажется, наговорил лишнего. Но поверь, лишь желание…

— Не надо говорить об этом, Андрей.

— Когда и где я снова увижу тебя?

— Если хочешь, сегодня же вечером в казино «Ритца». Я буду там после девяти.

— Долли, зачем ты посещаешь этот кабак?

— Ты же знаешь, что папу нельзя оставлять одного за картами, — вспыхнула девушка. — Он окончательно с ума сойдет. Прощай или… до свиданья, как ты хочешь.

Араканцев, закусив до крови губу, долго смотрел ей вслед. Когда гибкая фигура скрылась за зданием курзала, он опустил глаза и увидел… гагенбековский каталог. Он быстро поднял его и бросился было вслед за девушкой; потом остановился и, оглянувшись по сторонам, как вор, поспешно сунул каталог за пазуху и зашагал навстречу подходившей группе рабочих.

Гамилькар скучал. Развалившись на диване, с презрительным равнодушием глядел он, как втягивает мух электрический вентилятор. Маленький моторчик, скрытый за ширмами, двигал ленту конвейера, но с пустыми ковшами. Монотонная песня динамо, видимо, раздражала оранга. Он слез с дивана и встал на ноги, как человек. Теперь особенно бросались в глаза его широкие плечи, сутулая спина и руки в клочьях шерсти, спустившиеся ниже колен. Вперевалку, как чуть подвыпивший человек, прошел он за ширму и дернул на себя рубильник.

Вой динамо смолк. На голом серовато-голубом лице оранга расплылась гримаса удовлетворения. Даже отдельные белые волосы на его подбородке, переходившие в реденькую седую бороденку, встопорщились как-то особенно задорно. Словно он хотел, но не мог сказать: «Вот какой я молодец!»

Но тотчас же отчаянная скука с быстротой, свойственной только обезьяньему лицу, сменила самодовольство. Он лениво прошелся по комнате, всем своим видом говоря: «Ну, и скучища же зеленая! Чем бы заняться?»

Большой гребень привлек его внимание. Гамилькар схватил его и начал расчесывать и без того правильный пробор на голове. Увлекся и незаметно для самого себя перешел к черной с бурым оттенком шерсти, покрывавшей его тело. Когда добрался до ляжек, где шерсть свисала особенно густыми, похожими на панталоны космами, послышалась сирена авто. Гамилькар вздрогнул и насторожился. Через секунду в передней задребезжал звонок. Оранг сорвался с места и вприпрыжку, помогая руками ногам, понесся к дверям. Легко, без затруднений, открыл он французский замок и по-прежнему, наполовину на четвереньках, убежал в комнату с конвейером.

Вслед за орангом вошли трое мужчин. Первым, четко отбивая шаг, появился высокий, плечистый старик. Во всей походке его замечалась военная выправка, как будто он носил еще мундир. Остриженные «под горшок» волосы и борода «а ля мужик» придавали ему сходство с Бехтеревым. При виде старика Гамилькар оттянул углы рта и сузил веки, что отдаленно напомнило человеческую улыбку.

За стариком бесшумно мячом вкатился толстенький господин с багровым бритым лицом. На толстяка Гамилькар не обратил ни малейшего внимания, но зато поспешно подбежал к третьему, остановившемуся в дверях красивому кавказцу в алой черкеске, обшитой галунами, и в шоферских «консервах». Оранг с детской радостью цапнул его за серебряные ножны кинжала и вместе с ними потащил к себе.