— Что же говорить мне? — с деланным сочувствием ответил Пфейфер. — Добавлю лишь, что теперь я соглашаюсь особенно охотно на ваши условия, потому что узнал, какие высокие мотивы руководят вами.

— Не издевайтесь! — с укором проговорил Батьянов. — А я вот не благодарю вас, ибо чувствую: вы надеетесь, что ваш дар превратится в дар данайцев, погубивший Трою.

— Вы правы! — с внезапной резкостью сказал Пфейфер. — Сентиментальности не в моем характере! Да, я надеюсь, что вы проиграете! И вот еще что, еще один пунктик к нашему будущему договору. Сейчас я даю вам десять тысяч, и пусть это будет, как вы хотели, долговая ссуда. Но затем, если вы просадите эти деньги, я плачу вам еще двадцать тысяч долларов за то, что вы оборудуете мне обезьяньи цеха, которые я приобретаю в пожизненное пользование, а также и монополию на это открытие. Никакого процентного вознаграждения с эксплуатации вашего открытия вы уже не получите. Ни пфеннига! Согласны?

— Ого! — улыбнулся Батьянов. — Условия-то буквально пфейферовские. Как ты думаешь, Гамилькар, — обратился он к орангу, — придется согласиться, потому что есть надежда все разом порвать с господином Фридрихом Пфейфером? Ладно, согласен!

— Нет никаких оснований, дорогой мой друг, порывать со мной навсегда, — протягивая Батьянову чек, сказал Пфейфер. — О, мы еще поработаем! Обезьянье дело я поставлю сразу на широкую ногу. Потихоньку от вас, будучи уверен, что вы своего добьетесь, я уже подготовил покупку партии наших предков, как вы выражаетесь, в четыреста пятьдесят экземпляров. Сведения о цене и прочее у меня уже имеются вот здесь, в каталоге… Позвольте, а где же каталог?

— Какой каталог? — удивился Батьянов.

— Гагенбековский каталог! — вскрикнул с испугом Пфейфер. — Я прекрасно помню, что забыл его вчера у вас. Я оставил его вот здесь, на подоконнике, а где он теперь?

В передней раздался звонок. Гамилькар забеспокоился, а Батьянов и Пфейфер по-прежнему растерянно смотрели друг на друга.

— Стойте, стойте! Вспомнил! — потер лоб полковник. — Совершенно верно, каталог с мордой льва на обложке, так ведь? Лежал он вчера вот здесь, но куда он мог деваться? Я его не брал! Может быть, Гами затащил его куда-нибудь? Найдем, не беспокойтесь!

В это время за дверью раздались торопливые шаги, и в комнату вбежала Долли. Лицо Батьянова моментально просветлело:

— Звездочка моя! — протянул он руки к дочери. — Где ты пропадала так долго?

Но полковник не успел обнять Долли. Его предупредил Гамилькар. Увидев девушку еще в дверях, оранг захлопал в ладоши, а затем в бешеном восторге начал бить себя кулаками в грудь. Мощная грудная клетка гудела от ударов, как громадная бочка. И прежде чем полковник успел сделать шаг к дочери, Гами уже подлетел к девушке, обнял ее и, ласкаясь, положил ей на грудь свою кошмарную голову. А Долли гладила его, как ребенка.

— Гами, животинка ты моя милая! Соскучился, да?

Эту идиллию прервал Пфейфер. Обойдя осторожно оранга, он дотронулся до плеча девушки:

— Послушайте, фрейлен Долли, вы не видели случайно в этой комнате гагенбековского каталога?

— Ах, да, да! — расхохоталась Долли. — Я его схватила вместо своего романа. Мы еще, рассматривая его, удивлялись…

Девушка вдруг смолкла. И, глядя растерянно то на отца, то на Пфейфера, добавила упавшим голосом:

— Прошу вас, не сердитесь, но… но я забыла его на пляже.

— А с кем вы рассматривали мой каталог? — с грубой злостью спросил Пфейфер. — И чему вы удивлялись?

— Я не отвечаю на вопросы, задаваемые таким тоном! — оскорбленно вскинула голову девушка. — Вы получите свой каталог через час. Я пошлю за ним сию минуту Абдула! — резко повернулась к фабриканту спиной Долли.

Пфейфер развел руками и пожал плечами. Затем с видом оскорбленного достоинства он взял котелок и сделал общий, умышленно небрежный поклон:

— Прошу прощенья. До свиданья! Ах да, чуть не забыл! Господин Батьянов, я сам сегодня буду играть против вас. Вы будете отыгрывать ключ мавров, а я своих бессловесных рабов!..

Давно уже захлопнулась дверь за Пфейфером, а Долли все еще смотрела с тревогой и недоумением на виновато понурившегося отца.

— Долли, ты любишь нашу Кубань?

— О, еще бы! Бывало, в школе, как только попадется в руки карта России, сейчас же ищу Кавказ. Нащупав Эльбрус, бултыхнусь в Кубань и по синей ее ниточке подымаюсь вверх к Черному морю. А там, где в Кубань пала Лаба, смотрю свою родную Усть-Лабинскую станицу. И если найду, то-то радость! Но почему ты это вдруг спросил, Андрей?

Араканцев ответил не сразу. Казалось, он прислушивался к тихому верещанию цикад, доносившемуся снизу, из темного, почти не видимого в ночной тьме парка. Там, в кустах, вспыхивали какие-то странные зеленоватые искры. Они двигались, чертили в воздухе колеблющиеся огневые линии, рассыпались словно в фейерверке, фантастическим светящимся дождем. То светлячки плясали в воздухе свою сарабанду, радуясь густой темноте летней безлунной ночи.

— Почему спрашиваю? — ответил, наконец, Араканцев. — Да потому, что тебе скоро представится возможность вернуться на Кубань!