Когда Екатерина проезжала по подъемному мосту замка Кимболтон и увидела перед собой это страшное огромное здание, ее пронзил необъяснимый холод дурного предчувствия. Непроизвольно она осенила себя крестным знамением.

Мария вдруг обнаружила, что мерой презрения, окружавшей ее, служило количество клеветы на нее. Когда одна из прислужниц, науськиваемая леди Шелтон, начала презрительно шептать что-то оскорбительное про нее, правда, в сторону, а потом вставлять и открытые шпильки, переросшие в откровенную грубость и резкие отказы что-либо делать, она почувствовала, что ее положение стало почти безысходным. Она стала человеком, не имеющим никакого влияния, более того, парией, объектом насмешек со стороны слуг. Порой ей вспоминались слова доктора Фокса, королевского чиновника, ведавшего раздачей милостыни, сказанные им почти год назад, когда ее впервые привезли в Хэтфилд. Он ехал рядом с ее носилками и нашел возможность подбодрить ее.

— Стойте твердо, — настаивал он. — Не поддавайтесь вашим врагам. Мы рассматриваем вас как последнюю надежду спасти это королевство от развала и погибели.

С каким-то цинизмом, разраставшимся в ней подобно червоточине с каждым новым днем, Мария презрительно скривила губы при этом воспоминании. Кто за последние годы в Англии предложил какую-нибудь действенную помощь ей или ее матери? Ни один меч не покинул своих ножен, ни один голос не прозвучал смело в их защиту. Народ Англии был слишком занят, надеясь получить для себя привилегии от короля и Кромвеля, стремясь побыстрее принять эту позорную клятву. До тех пор, пока их собственные шкуры не подвергались никакой опасности, они закрывали глаза на страдания тех, кто лишался всего, и делали вид, что не слышат, какие тяжкие удары наносятся по их древней вере.

В своем ожесточении Мария забыла тех немногих храбрецов, которые уже бросили вызов королю и были в результате заточены в тюрьмы, встретив неизвестную, но наверняка ужасную судьбу в попытках защитить церковь своих предков. Епископ Фишер, сэр Томас Мор, капелланы ее матери, безвестные группки молодых и беспутных и старых, стоящих одной ногой в могиле людей из аббатств и монастырей, которых уже навестили специальные комиссии. В ее сознании единственным преданным другом оставался лишь человек, который неустанно трудился над тем, чтобы исправить все эти горестные несправедливости, и то в нем не текло ни капли английской крови.

После их возвращения в Хэтфилд туда нагрянули члены специальной комиссии, возглавляемой ее старым врагом герцогом Норфолкским. Они были присланы двором, чтобы получить присягу на верность от всех его обитателей. Предвидя отношение к этому вопросу Марии, они оставили ее и ее служанку Маргарет напоследок. Высоким дрожащим голосом Маргарет отказалась дать клятву.

— Заприте ее в подвал, — приказал Норфолк. — И давайте есть раз в день. Она останется там, пока не даст противоположный ответ. И этот ответ должен последовать в течение недели. Иначе она узнает, что в темнице ее вообще лишат такой роскоши, как окна, а ее одиночество разделят только крысы.

Когда рыдающую Маргарет увели, он повернулся к Марии.

— Можем ли мы осмелиться предположить, мадам, что вы проявите больше мудрости, чем ваша безмозглая служанка?

— Если предательство считать мудростью, тогда я с радостью буду подражать ее глупости и понесу подобное наказание.

— Нет. Я предполагаю, что его величество изберет более, как бы это сказать, зрелищное наказание для столь значительной персоны, — Его губы насмешливо скривились, но он поспешил отвернуться и сознательно не стал оказывать на нее дальнейшего давления. То, что он подразумевал, разъяснила леди Шелтон. После того как она оказала должное внимание вновь прибывшим, она влетела в спальню Марии.

— Ах, как трогательно вы преклонили колени в молитве! Вставайте-ка, ибо вам понадобится нечто большее, чем молитва, чтобы удержать вашу головку на вашей несгибаемой шейке.

— Если вам больше нечего сказать…

— Более чем достаточно. Как вы смеете продолжать не подчиняться воле своего отца?

— Меня очень печалит необходимость огорчать его.

— Приберегите свою печаль, ибо его теперь совсем не волнует, примете вы присягу или нет, так как парламент объявил вас незаконнорожденной. Теперь вы ничто. — Прежде чем Мария смогла оправиться от этого удара, разгневанная женщина громко продолжала: — Будь я на месте короля, я бы не была столь терпима по отношению к вам. Я бы вышвырнула вас из дома давным-давно и отправила побираться по стране.

— Я посчитала бы это счастливым поворотом судьбы по сравнению со своим теперешним положением, — Мария с презрением отвернулась, но леди Шелтон схватила ее за локоть, заставив повернуться к ней лицом.

— Уж не думаете ли вы устраивать мне сцены, подобно той, что вы только что сыграли перед милордом Норфолком? Придет время, когда вы будете ползать на коленях, моля о пощаде, и дай мне Бог быть свидетельницей этого. Ибо, скажу я вам, моя надменная мадам, король заставит всех своих подданных подчиниться ему в этом деле или ответить за свой отказ собственной головой.

— Если вы пытаетесь запугать меня, вас ждет жестокое разочарование.

— Я не пытаюсь вас запугать. Я просто говорю вам истинную правду. — Ее глаза сверкали какой-то почти садистской радостью. — Только вчера его величество сказал в Совете, что, если вы будете продолжать игнорировать законы его королевства, он отрубит вам голову — настоящая вы ему дочь или нет.

«Отрубит голову!» Страшные слова хлестнули подобно удару меча по натянутым как струна нервам Марии. Несмотря на все самообладание, в ее глазах мелькнуло нечто, и леди Шелтон, заметив это, кивнула, вполне довольная.