И пока я шел боковыми улочками к столовой и сидел в голодном ожидании в глубине темного зала за столиком на четыре персоны с грязной и помятой скатертью, а потом поглощал пустую похлебку и остывшую тушеную капусту, кроша в пальцах черствый хлеб, я неотступно думал о моем разговоре с дядей Милошем Бубалом, все больше хмурился и мрачнел. Я пробовал было с детской беспечностью внушить себе, что меня не интересует мнение других, что мне безразлично, как относятся ко мне мои сослуживцы, квартирная хозяйка и вообще весь этот пресловутый «весь мир». Какое мне до них дело, какое мне дело до всех этих людей! Пусть ненавидят меня! Зато у меня есть… Но я никак не мог припомнить, что же у меня такое есть взамен. Что я могу противопоставить товариществу, дружбе? Чем и ради чего могу я прожить один, без всех, и что у меня есть такое, чему люди могли бы позавидовать? В чем причина всего того, что со мной происходит? Расхождения с товарищами, с которыми до сих пор мы отлично ладили и уживались. Ссоры с квартирной хозяйкой, которую, по чести говоря, мне не в чем было упрекнуть. Проклятый кит! Это он один во всем виновен! Но что он мне такого сделал, что я так ополчился на него, так люто его возненавидел?

Было о чем поразмыслить. Как коренной житель побережья, привычный к морю, я не должен был бы испытывать чувства отвращения к порождению его глубин. К тому же я не мог припомнить, чтобы этот вид гигантских млекопитающих причинил какой-то вред кому-нибудь из нашей родни. Да и предания гласили, что кит — животное смирное, добродушное и нападает на людей, только будучи раненым. Чем же в таком случае объясняется моя непримиримая враждебность по отношению к этому обитателю моря, в которой я вынужден признаться? Может быть, во мне говорит просто-напросто злобная ревность — о нем кричат газеты, им бредит весь Белград, а кто такой я? Никто и ничто, маленький человек, чиновник, в чью сторону — вот полюбуйтесь — не удосужится посмотреть даже кельнер в этой проклятой столовой!

И, окончательно запутавшись в круговороте шальных этих мыслей, недовольный обедом и еще больше самим собой, я поспешил домой, мечтая затвориться в своей комнате и уснуть, а проснуться освеженным и повеселевшим. Однако в холле меня поджидала хозяйка. На ее горевшем воодушевлением лице читалась решимость испортить мне заслуженный послеобеденный отдых. А я в том состоянии смятения всех моих мыслей и чувств был бессилен оказать сопротивление. Поэтому я втянул голову в плечи и попытался проскользнуть мимо нее в свою комнату. Куда там! Хозяйка, подбоченясь, стояла в дверях холла, и на губах ее читалось только одно — кит!

Видимо, она решила во что бы то ни стало вдолбить это слово в мою голову — пусть даже я съеду с квартиры и заселю ее семейством из семи человек. Так, бывает, долгие годы жена и пикнуть не смеет в присутствии мужа — и вдруг ее словно прорвет, и она выложит ему в глаза все, что накипело, а там — будь что будет.

— Ну, что вы теперь скажете?

— Добрый день! — примирительно ответил я.

— Так как же все-таки — выловили его или нет? — напирала она, приберегая само это словечко «кит» на потом, для критического момента, и мне было ясно, на этот раз она не остановится на полпути. — Надеюсь, больше вы не станете спорить? Что вы, интересно, скажете теперь?

— Прежде всего: «Как поживаете?», а затем: «Надеюсь, у вас все в порядке?» и, наконец: «А я что-то устал сегодня!» — но напрасно пытался я от нее отделаться — она не отступала.

— Так как же, по-вашему, господин Раде, лгут газеты или нет? Права была я или нет? Существует он или нет?

— Кто? — не нашел ничего более удачного спросить я, рассчитывая выиграть время и избежать прямого ответа, но сейчас же повял свой промах, ибо дал ей возможность выпалить мне в лицо это слово — кит!

Она медлила.

— Кто?! — сдерживаясь, воскликнула она. — Об этом вас надо спросить! Кого ночью привозят в Белград, хотя он и не пойман и вообще не существует? — Она набрала воздуха в легкие, словно кит, вынырнувший из морских глубин. Воцарилось минутное молчание; слышно было, как подо мной скрипнула половица. Я понял — вот сейчас она размахнется и хватит наотмашь — и не ошибся. Она не заставила долго ждать.

— Вы желаете знать кто? — переспросила она, надвигаясь на меня всей своей тушей. — Не кто иной, многоуважаемый господин Раде, как кит, кит, кит! Огромный кит, по имени Большой Мак!

Что мне оставалось делать? Отказаться от квартиры во исполнение своей угрозы? Но это невозможно в нынешнем моем состоянии подавленности и смятения духа. И кроме того, он все равно уже почти в Белграде. Хозяйка и сама прекрасно понимала, что на этот шаг я не отважусь. Она ощущала свое явное превосходство надо мной с тех пор, как кит так рискованно близко подобрался сюда. Однако было немыслимо с видом побитого пса безответно забраться в свою конуру. Надо было спасать свой престиж, если уж проиграна игра, и я сказал как ни в чем не бывало:

— Подумаешь, важность — какую-то дохлятину приволокли в Белград. Я устал, пойду посплю.

— А, увиливаете! — вцепилась хозяйка в меня. — Теперь хотите отмахнуться, а раньше грозились съехать с квартиры за одно только упоминание о нем. Газеты подозревали в обмане, а когда нам удалось его заполучить, когда мы, верившие в него с самого начала, доказали, что он существует, вы решили отделаться пустыми словечками. «Подумаешь, важность!» В то время как я отстаивала его, вы над ним издевались, а теперь думаете, вам все с рук сойдет! Нет, подождите, вам не удастся отвертеться! — говорила хозяйка, пытаясь задержать меня, но, вырвавшись от нее каким-то чудом и оказавшись на пороге своей комнаты, я снова обрел уверенность в себе и дал выход кипевшему во мне возмущению: