Но не это было страшным. Он знал, что в строю обязательно кто-нибудь найдётся, кто посочувствует, потом подойдёт, скажет что-нибудь тёплое, вздохнёт и помолчит рядом. Это такие, как Витька, как Володя Зайцев.

Володя ещё на концерте увёл их к себе, всё расспросил и понял. Они тут же попали в окружение ребят его роты, и те, к удивлению испуганного Саньки, принялись дружески тормошить их, хлопать по плечам, гладить и хвалить:

— Это вы голубей?.. Ну даёте! Молодцы! Смело!

От этих слов страх в Саньке поутих, и сам он чуточку остудился.. Но Володя был настроен серьёзнее:

— Вас сейчас будут ругать. Вы, а особенно, ты, Витя, помолчите. Всё-таки виноваты. Надо было хоть меня предупредить или капитана Баташова. И так ему за Воробьёва влетело.

— Но мы хотели удивить, — запротестовал Витька.

— Вот и удивили, и теперь принимайте всё, как есть, и не удивляйтесь. С капитаном Баташовым я говорил. Он понял, но и вы поймите его. Ведь его тоже наказывают…

Да, перед строем не очень приятно, но всё равно не так страшно. Хуже потом, когда кто-нибудь из твоего же взвода, Серёга Яковлев или Рустамчик Болеев, скажут за спиной что-нибудь противное, липкое, неприятное.

Хотя и это не самое страшное. Больше всего Санька боялся, что Сорокин или Баташов напишут письмо домой. Мама будет переживать, отец ходить по комнате из угла в угол и нервничать. А дедушка… Он ведь болеет. В последнем письме мама опять писала, что дедушка не встаёт с постели и чувствует себя всё хуже и хуже. Только бы не письмо…

Санька пошёл в бытовку. Вчера перегорел последний утюг, и пока старшина найдёт спираль, можно там спрятаться, чтобы никто не видел и не слышал.

Он взобрался на стол, обтянутый стареньким байковым одеялом. От обиды хотелось плакать. Он вжался в угол, подтянул ноги и… услышал крик. В этом крике смешались ужас и страх. Кричал человек, за которым гнались, к которому срочно надо было бежать на помощь.

— Санька! Санька Соболев! Санька, где ты?

Санька выскочил из бытовки. Витька стоял посреди коридора, взволнованный до неузнаваемости. И хоть голову его за три дня до праздника аккуратно обнулила подстригальщица тётя Маша, можно было с уверенностью говорить, что он растрёпан.

— Что случилось?

— Санька, идём, она пришла, — Витька орал так громко, что из классов повылезали любопытные глаза, а из канцелярии выглянуло розовое лицо ротного:

— Шадр-р-рин, опять что-нибудь?

— Нет, товарищ майор, никак нет, — не ослабляя голоса, орал Витька, волоча за собой друга.

— Ну, смотрите у меня, последний раз, — помахал пальцем Сорокин.

— Постой, ну куда ты меня всё тянешь? – наконец возмутился Санька. – Куда мы?

— Она пришла, пойдём на танцы. Она там!

— А нас пустят?

— А ты что, танцевать собираешься? – успокоившись, хихикнул Витька.

— Да ну тебя… Опять что-нибудь случится, и тогда… Сам знаешь… А у меня дедушка болеет. Представляешь, Сорокин напишет? Что с ним будет? А он меня любит, расстроится…

— Не бойся, мы только посмотрим, и всё.

В дверях клуба они неожиданно столкнулись с Петькой Лычовым. Настроение у него было хорошее, он улыбался и, увидев друзей, ещё больше обрадовался.

— А, голубятники, танцевать захотелось? Одобряю, проходите. Сейчас вас с девочками познакомлю.

— Я не пойду, мне не надо, — запротестовал Санька.

— И мне не надо, у меня есть, — пытался отговориться Витька.

— Есть, ещё будет, — засмеялся Лыча. – Нам скоро выпускаться, на кого же мы своих кадеточек оставим? Вам по наследству и передадим.

— Я не пойду, — сопротивлялся Санька.

Но Петька уже тащил их за собой в зал, где медью гремел оркестр музвзвода, пахло модным «Шипром», пестрели разноцветные платья девушек на чёрном фоне суворовских гимнастёрок, где было тесно, как на демонстрации, и в этой тесноте в вальсе умудрялись кружиться пары. Санька, как мог, тормозил ногами, а Витька орал, чтобы его отпустили, но Лыча хохотал и буксировал их за собой в центр зала. И когда они оказались там, музыка вдруг погасла, пары разошлись и встали у стен. И тут Петька закричал:

— Знакомьтесь, сегодняшние герои, покорители неба. Они поднялись выше всех, под облака, и принесли нам оттуда голубей мира. – В зале зааплодировали. – Храбрым достаются самые красивые девушки! – орал Лыча. – Кто желает потанцевать с самыми храбрыми из седьмой роты?

Санька перестал вырываться. Ему сейчас было стыдно, стыднее, чем в канцелярии командира роты. Он не смотрел в зал на эту пёстрню хлопавшую, улыбающуюся мешанину. Хотелось провалиться, исчезнуть. Но Петька крепко держал его сильной и влажной рукой.