— Прикипела к те, ровно к сыну.

А старик заметил:

— Ты, отрок, не обессудь, что Петруху не отпустил, его удел пашню холить...

Застоявшийся конь легко нёс гридина лесами-перелесками. Ближе к Москве потянулись сосновые и берёзовые леса. Места ягодные, грибные. Глаза Олексы часто натыкались на целые семьи. Мясистые, не тронутые червями, они красовались тёмными и красными шапками. Не баловал, по всему, эти края грибник. Деревни редкие, малолюдные, земля конями ордынскими избита. Не успеет смерд хозяйство поднять, как коли не Орда налетит, так баскак заявится... И в поисках спасения уходил люд в глубь лесов.

О приближении деревни Олекса судил по редким хлебным полям. Они начинались у самых изб. Время осеннее, и поля щетинились жнивьём.

Близилась зима. Прижухлая листва, налившиеся алым соком кисти рябины.

О близости зимы говорили прохладные утра, только к обеду выгревало солнце. Оно ходило низко в небе, и едва выберется из-за Москвы-реки, как тут же спешит укрыться где-то за дальними лесами.

В дороге Олекса думал о Дарье. Ежели прознала она о его болезни, видать, думает, что и в живых Олексы нет. Да и как иначе, коли месяц густарь на исходе, листопаду начало, а Олекса всё не возвращается.

А может, позабыла его Дарья? И, подумав о том, гридин торопил коня. Ему не терпелось поскорее оказаться в Москве...

Вырвавшись из московского плена, князь Константин Романович потребовал созвать съезд. Съехались удельные князья в Дмитрове, но прежде чем съезд начать, уселись за общим столом, уставленным обильной едой, друг на друга поглядывают. Но вот поднялся старейший по годам смоленский князь Святослав Глебович, из-под седых бровей повёл взглядом:

— Поднимем, братья, кубки с мёдом сладким, и пусть не будет меж нами распрей.

Не успели князья к кубкам приложиться, как возмущённый голос Константина Романовича остановил их:

— О каком согласии речь ведёшь, князь Святослав Глебович, когда Даниил нож мне в спину всадил!

Загудели разноголосо за столом, кто в поддержку, кто против. Однако кубки осушили и спор продолжили. Тверской князь за Москву голос подал:

— Малый удел у князя Даниила, а у него два сына в возрасте, им самим скоро наделы выделять.

— Так ты, Михайло Ярославич, считаешь, за счёт Рязани? Коли ты такой добрый, от Твери оторви.

Молчавший до того великий князь Владимирский в спор вмешался:

— Ведь ты, Константин Романович, с Даниилом ряду подписывал!

Рязанец вскипятился:

— Брат твой, аки тать, за горло ухватил! Ко всему, ты, князь Андрей, его руку держал!

— Говори, князь Константин, да не запирайся, — огрызнулся Андрей Александрович. — Княжество твоё эвон какое раздольное, и сам ты пауку уподобился — лапы разбросал.

— Я паук? Нет уж, великий князь, это вы с братом сети плетёте!

— Доколь, братья, вы будете ножи точить друг против друга? — снова подал голос князь Смоленский. — Не пора ли нам один за одного стоять, всё полюбовно миром решать!

— Истину глаголешь! — враз поддержали его князья Ярославский и Ростовский.

— Того и я прошу, — раздался скорбный голос князя Даниила. — Пусть Коломна будет на нищету княжества моего.

— А и то так, — согласился смоленский князь. — Поди, не оскудеешь, князь Константин.

— Ох, чую, князь Глеб, когда князь Московский тебя щипать примется, по-иному взвоешь! — выкрикнул с обидой рязанский князь... И махнул рукой: — Я сказываю, вы, князья порубежные, к Литве тянете. Оно всё легче, чем татары, а сами к согласию взываете!

— Як Литве? Бога побойся, князь Константин. Подобру ли Чёрная Русь под Литвой? Аль мы ей заступ? Каждый о своём мыслит, а нас татарове и литовцы ровно клещами жмут.

Ростовский князь смоленского поддержал:

— Воистину, Святослав Глебович, коли б мы против татар заедино стояли, может, и чувяки ханские не лизали.

Великий князь побагровел, но смолчал.

Сгустились сумерки, и холопы внесли свечи. Помолчав, князья снова принялись за разборки. Спорили до хрипоты, к еде не притрагивались. Наконец устали, и князь Андрей Александрович сказал резко:

— Поелику между Москвой и Рязанью ряда о Коломне, то пусть будет, как ею определено, но впредь подобного не допускать.

Великого князя Тверской поддержал, а следом и другие голос одобрения подали, и только Константин Романович зло выкрикнул:

— Во имя такой справедливости съезд собрали? — И, возмущённый, покинул палату.

Даниил вскочил, с шумом отодвинул лавку:

— Чую, наведёт рязанец татар, коли отпустим его с миром...

Вёрстах в десяти от Дмитрова налетели на рязанских дружинников гридни московского князя, кого саблями посекли, кого копьями покололи, а тех, какие ускакать попытались, стрелы догнали. Самого же князя Константина с коня сбили, связали и в Москву увезли.