Шрифт:
Отдыхал гридин в деревеньке, в самом верховье Клязьмы-реки. Деревенька совсем малая, двудворка. В одной избе старик со старухой и молодайкой с тремя детишками жили, в другой — мужик лет за тридцать с женой и отроковицами-погодками, девками горластыми, драчливыми.
Старуха угостила гридня хлебом из муки свежего помола, холодным молоком и мёдом, добытым, как поведала хозяйка, в ближних лесных бортах.
Влез Олекса на сеновал, пахло душисто сушёным разнотравьем, весенним цветеньем, будто и не зима на носу. Спал как убитый, ночь мгновеньем пролетела. Пробудился гридин от гомона — то хозяева уже суетились на току. А когда Олекса выехал из деревеньки, его далеко сопровождал перестук цепов.
К обеду Олекса сделал привал на берегу озера, поросшего камышом и кугой. Два паренька варили на костре раков, зазвали гридня:
— Поди к нам, воин, раков поешь.
Один из парней слил из казана воду, высыпал на траву красных, дымящихся паром раков, промолвил:
— Раков тут, в камышах, тьма.
— Поедим, наловим домой, — добавил второй.
— Изба-то где? — спросил Олекса.
— Вон, вишь поворот, там деревня наша.
— В обмолот — и за раками?
— Управились. Хлеб ноне у нас скудный.
Олекса поел, поблагодарил мальчишек, вскочил в седло. Конь с места взял в рысь.
По правую руку, вёрстах в двадцати, остался Дмитров, городок переяславской земли, ныне княжества Московского. Олекса не бывал прежде ни в Дмитрове, ни в Переяславле, но, став дружинником князя Даниила, он непременно повидает эти города.
Гридин перевёл коня на шаг, запел вполголоса. Скорее, замурлыкал. А песня была о любимой, о ней мечтал и хотел видеть своей женой. В песне не было склада, её придумал сам Олекса, но ведь пел о ней, о Дарье...
Хан Тохта стоял на степном лысом кургане в окружении темников и мурз, а внизу замерли верные нукеры-телохранители. Багатуры все на подбор, высокие, плечистые, с копьями в одной руке, другая на рукояти сабли, а у седла лук с колчаном приторочен.
Тохта кривоног оттого, что с малых лет провёл в седле. Яркий зелёный халат хана выделялся среди тёмных кафтанов, сопровождавших его.
Минуя курган, сотня за сотней, тысяча за тысячей следовали тумены. За первым прошёл второй, третий...
Потрясатель вселенной учил: могол, посягнувший на великого хана, царя царей, не должен дышать. Тохта чтил закон Ясы [85] , боготворил величайших Чингиса и Батыя, а себя мнил им подобным. Он говорил: «Темник Ногай не хан, я наступлю на горло возмутившемуся и непокорному».
На совете темников Егудай сказал:
— Ногай был храбрым темником, но, возомнив себя ханом, он потерял разум. Ты, мой повелитель, ведёшь на Ногая двадцать туменов, и горе постигнет Ногайскую орду, а сам Ногай приползёт к тебе, великий Хан, как побитая собака ползёт на брюхе к своему хозяину...
85
...чтил закон Ясы... — Яса — название уложения Чингисхана (от тюркск. запрет, наказ, закон, а также подать, налог). По преданию, он издал его на Великом всемонгольском куралтае. В полном виде не сохранился, известен по сообщениям и выдержкам из произведений персидских, арабских и монгольских историков.
Тохта сам ведёт войско, потому как ему хочется насладиться унижением Ногая. Тохта вырежет всех его темников, а жён Ногая отдаст Егудаю, а остатки его орды поселит у моря, где ей будут грозить касоги [86] .
Тохта поманил Егудая:
— Егудай, ты пошлёшь верных людей, они пустят слух, что три тумена пойдут вдогон улусу Ногая.
Отправив темника, Тохта снова вернулся к своим мыслям. Когда Ногай узнает, что он, Тохта, разделил тумены, то решит побить хана Большой Орды порознь. Ох как жестоко он ошибётся. Постарел, постарел Ногай, мудрость порастерял, и зубы стёрлись, а всё мнит себя клыкастым. Тохта выбьет Ногаю последние зубы, наденет на ноги колодки и отправит к женщинам собирать бурьян и делать кизяки.
86
Касоги — адыги.
Тохта ощерился. Давно он не чувствовал себя таким счастливым, даже день не казался ему жарким.
Когда войско миновало курган, Тохта повернулся к сопровождавшей его свите:
— Так будет со всеми, кто нарушит закон Ясы!
Любомир держал коня в поводу и вместе со своими товарищами-гриднями ждал, куда хан поведёт войско. Страшно русичам — ужли ордынцы нацелились на Русь? Любомир и его товарищи представляют, как вся эта огромная силища навалится на Русскую землю, загорятся её города, прольётся кровь, в дыму и пожарище связанных попарно людей погонят в Орду и станут продавать на невольничьих рынках...
Тумен за туменом промчались мимо кургана, татары горячили коней и тысячи их растворялись в степи. Любомиру ведомо — это отлично организованная мощная армия, беспрекословно подчиняющаяся своим начальникам, а те хану.
Тревожатся гридни, переговариваются:
— На погибель обрёк хан княжества наши.
— Аль совладать такую силищу?
— Кабы князья заедино держались, то, может, и отбили бы недруга...
У Любомира всё больше и больше зрела мысль: как стемнеет, он постарается покинуть ордынцев и поскачет наперёд ханского воинства на Русь, предупредит великого князя Андрея Александровича...