Шрифт:
— Весла суши! — распорядился Якуш Балагур и кивнул Левухе: — Зажигай!
Десятник Левуха поднёс смоляные факелы к свече, спрятанной от ветра в берестяной туесок, и высоко поднял их над головой. Пламя факелов металось, раздуваемое ветром: капли горящей смолы падали в пенистую чёрную воду.
Почти тотчас над городской башней вспыхнули три дрожащих огонька — два рядом, а третий поодаль. Якуш Балагур облегчённо вздохнул. Всё было так, как наказывал воевода, можно возвращаться...
Воевода Илья Кловыня встретил Якуша на самом берегу, даже сапоги намочил в неожиданно набежавшей волне. Спросил нетерпеливо:
— Твои огни видел, а в городе как?
— Были огни в городе, были! — заверил Якушка. И десятник Левуха подтвердил: — Были!
Илья Кловыня сразу заторопился, полез по обрыву наверх, где в лесу ждали его ближние дружинники и конные гонцы. Не поворачивая головы, воевода наставлял сотника Якуша Балагура:
— Как в городе набат ударят и сеча начнётся, выводи своих Коломейцев из леса на берег. Тверичей, кои берегом побегут, промежду лесом и водой, перенимай и вяжи, а биться будут — руби без пощады... А за службу спасибо, большое дело ты сделал...
Самой битвы Якуш Балагур так и не видел. Когда над лесом взошло солнце, набатно загудели колокола в Переяславле-Залесском. До коломенцев доносились приглушённые расстоянием крики, лошадиное ржанье, лязг оружия — привычный шум битвы. А здесь, на песчаном пологом берегу, отсечённом обрывом от леса, было тихо. Шевелилась на жёлтом песке переменчивая полоска прибоя. Проносились над тихой водой чайки, и удивительно мирным и высоким казалось небо над озером.
Только на третьем часу дня [59] на берегу показались первые тверичи, в беспорядке бежавшие от города. Заметив преградившие им дорогу цепи коломенских ратников, беглецы бросали на песок оружие и покорно отходили к обрыву, где обозные мужики вязали им руки сыромятными ремнями. Но беглецов было не много: видно, большие тверские полки отступали в другую сторону, за Трубеж и к устью Нерли...
59
Для месяца июля это примерно 6 часов утра по современному счету времени.
Позднее Якушу рассказывали, что исход боя решило войско воеводы Ильи Кловыни, неожиданно напавшее с тыла на тверичей. Воинство боярина Акинфа Семёновича, избиваемое с двух сторон, смутилось и побежало, пометав в страхе стяги свои, и много тверичей полегло на переяславских полях. Смертный жребий не миновал и самого Акинфа: вместе с зятем Давидом он был поднят на копья ожесточившимися московскими дружинниками.
Уцелевшие тверичи бежали до самой Волги, пугая мужиков в деревнях, хотя погони за ними не было. Погоню не отпустил князь Иван Даниилович, удивив такой рассудительностью даже воспитателя своего Протасия Воронца.
— Нечего нам яриться, не отроки неразумные, которым лишь бы мечом помахивать! — объяснил Иван воеводам. — Своё отстояли, а за чужое пока не время хвататься. Кто знает, чем ордынское дело князя Юрия закончится? Может, с Тверью мириться придётся? А для мира лишняя кровь ни к чему. И без того победа славная, по всей Руси эхом отзовётся...
Эхо переяславской победы действительно разнеслось по Руси, воодушевив доброхотов князя Юрия Данииловича Московского, устрашив его врагов.
В Костроме горожане поднялись на тверских любезников, на бояр Льва Явидовича, Фрола Жеребца и иных некоторых, дворы их спалили, имение раздуванили, а слуг боярских Зерна и Александра до смерти забили каменьями. Так перестала быть Кострома союзным городом князя Михаила Тверского, хотя и вотчиной Юрия Московского ещё не стала.
И в Нижнем Новгороде поднялись вечники, избили бояр покойного великого князя Андрея, которые по примеру товарища своего боярина Акинфа Семёновича прилепились было к тверскому князю. Плачь, Михаил Ярославич, и о Нижнем Новгороде, не твой он отныне!..
Заключался в костромском и нижегородском вечевых мятежах великий смысл: посадские люди градов русских сами по себе, без княжеского благословения, держали руку Москвы.
Подлинное значение этого прояснится много позднее, когда властной рукой наследников князя Даниила Александровича начнёт Москва собирать вокруг себя все русские земли, объединять удельные княжества в могучую державу, имя которой — Россия.
Доброго ей пути!
3
А пока в белом войлочном шатре ордынского хана Тохты, в душном полумраке чужого жилища, на цветастом ковре, распластавшемся по чужой, иссушенной солнцем земле, стояли насупротив друг друга два русских князя — Юрий Московский и Михаил Тверской.
Каменно застыли смуглые лица ханских родственников и улусных мурз, сидевших на корточках вдоль стен шатра; глаза их хищно перебегали с золотой гривны на шее князя Юрия на драгоценные перстни князя Михаила, как будто ордынские вельможи заранее прикидывали, кому достанутся эти богатства, если хану покажутся дерзкими речи князей и он прикажет умертвить их.