Так кто же покрывал Раймона Гуардо?

Когда эта история подошла к концу, я не стала пытаться выяснить, кто покровительствовал Старику. Я уже никому не верила, потому что окружающие своими действиями еще больше усугубляли мою жизненную ситуацию, вместо того чтобы хоть в чем-то мне помочь. Кроме того, тогда я не имела никакого представления о том, какими серьезными правонарушениями являлись действия Старика. Не видя в жизни ничего другого, я не имела возможности сравнивать. Мой отец всегда подчинял окружающих своей воле. У него имелось так много друзей, что это производило на меня сильное впечатление. Он всегда, как мне казалось, был прав, всегда добивался того, чего хотел. На меня же все смотрели как на какое-то странное существо.

Разговаривая со мной, Марианна настойчиво пыталась заставить меня понять, что происходящее — ненормально. Я, конечно, и сама это чувствовала, однако не осознавала, насколько это ненормально. Кроме того, если бы Старика посадили в тюрьму (а Марианна говорила, что посадят), кто бы стал кормить меня и моих детей? Одна, без него, я бы ни с чем не справилась: я не умела ухаживать за детьми, не умела писать, не умела читать…

Старик меня хорошенько «отформатировал» — как говорят теперь про меня мои дети. Мое упрямство едва не доводило Марианну до истерики, и она уже не сдерживалась в выражениях.

— Ты самая настоящая дура! И зачем я только взялась тебе помогать?!

Я в ответ лишь улыбалась, глядя на нее, и гнев Марианны вскоре проходил. Она вообще по своей природе человек незлобивый.

А вот что ей удалось — так это заставить меня проявлять интерес по отношению к моему недавно родившемуся ребенку. Несмотря на то что до него у меня родилось шестеро детей, я не знала, как мне с ним обращаться. Марианна же, хотя и не родила еще ни одного, без труда подбирала жесты и звуки, которыми можно было рассмешить мальчика или же, когда он начинал плакать, успокоить.

Марианна возила его в детской коляске по улицам деревни. Я тоже время от времени — когда Старик пребывал в хорошем настроении — участвовала в этих прогулках. Старик поначалу не позволял нам выходить из дому вместе, но Марианна в конце концов заставила его дать нам на это разрешение. Кроме того, увидев, что я уже не пытаюсь убежать, он ослабил свой контроль надо мной.

Во время одной из таких прогулок Марианна вдруг выпустила ручку коляски.

— А теперь твоя очередь. Ну давай, кати коляску со своим ребенком!

— Нет, я не смогу…

— Не будь дурой! Давай, попробуй, катить детскую коляску сможет кто угодно!

Я, немного посомневавшись, в конце концов решилась. Мне очень хотелось покатать своего малыша, но я так боялась сделать что-нибудь не то, что лишь легонько толкнула коляску перед собой и тут же ее остановила. Затем снова легонько толкнула и опять остановила.

— Да смелей же ты, черт тебя побери! Он сделан не из сахара!

Тогда я стала толкать коляску уже быстрее, не отрывая глаз от малыша: я была уверена, что сейчас он начнет плакать. Однако мальчик продолжал спать, и я почувствовала, что меня охватывает невыносимая нежность к нему.

В свои тридцать четыре года я гуляла с ребенком впервые в жизни.

Позднее Марианна научила меня держать его на руках и даже кормить из бутылочки с соской (она учила меня этому, когда Старик и Старушка были чем-то заняты и нас не видели). Я начала испытывать к Рюди чувство, которое чем-то походило на материнскую любовь.

Я стала сильно за него переживать.

Марианна не ограничилась заботой о моем последнем ребенке: она решила постепенно сломать все те порядки, которые установил в своем доме Старик.

В том числе и так называемый «послеобеденный отдых».

После дневной трапезы Старик неизменно тащил меня в свою комнату и, в течение четверти часа удовлетворив свою похоть, засыпал. Спал он глубоким сном и громко при этом храпел. Чтобы я не смогла в это время убежать, он запирал дом на ключ.

Когда у нас появились дети, он завел привычку укладывать их перед этим своим отдыхом на пол вокруг кровати. Они к этому привыкли и ежедневно дрыхли по два-три часа, расположившись вокруг нас, словно выводок щенков. Дети были рады этой передышке, потому что затем Старик заставлял их работать до поздней ночи. Однако, подрастая, они уже с гораздо меньшим энтузиазмом относились к этому принудительному отдыху и зачастую просто лежали с открытыми глазами.

Я поступала так же и даже привыкла к этому.

Марианна решила, что она будет выводить детей во двор, где они могли немножко поразвлечься, резвясь на свежем воздухе, вместо того чтобы тупо лежать с открытыми глазами в запертой на ключ душной комнате. Она называла это «активным отдыхом». Я смутно помнила о том, что у нас практиковался такой отдых во время переменок в школе. Я тогда с боязнью выходила из класса на школьный двор, потому что там меня ждали насмешки со стороны школьников, которые издевались надо мной из-за того, что я не хотела с ними разговаривать.