К известности, к славе Доусон был достаточно равнодушен и предпочитал обходиться без шумихи и фанфар, но зачастую это было не в его власти. Так получилось и сейчас. Си-эн-эн и другие службы новостей отдали лучшее эфирное время драматическим событиям, происшедшим в крошечной хижине, затерянной в каролинской глуши, на границе дремучего леса и унылых солончаковых болот. Доусону, естественно, отводилась в этих событиях главная роль. Волей-неволей оказался в центре внимания репортеров, суливших ему золотые горы за самое короткое интервью. Будучи журналистом, он знал все уловки и успешно избегал коллег, хотя для этого ему и пришлось отключить от розетки телефон в своем номере, поскольку оператор гостиничного коммутатора, вопреки его просьбе, стала соединять его со всеми звонившими подряд.

До Хэрриет сенсационные новости дошли примерно в то время, когда Доусон плыл на пароме на Сент-Нельду. Во всяком случае, именно тогда его новый мобильный телефон, купленный взамен реквизированного полицией, начал как бешеный сигнализировать о входящих звонках и СМС-сообщениях. Доусон даже пожалел, что сообщил Хэрриет свой новый номер, но исправить ошибку было уже нельзя, и он мужественно игнорировал ее вызовы до тех пор, пока не вернулся в Саванну. Ранние сообщения Хэрриет, которые он мельком просмотрел, были исполнены оптимизма. Самые свежие СМС излучали ничем не прикрытое ликование.

Вздохнув, Доусон посмотрел на ноутбук, сиротливо стоявший на столе. Вчера вечером, вернувшись от Амелии, он хотел работать. Свои самые лучшие статьи Доусон обычно писал по горячим следам, пока глубокие эмоциональные переживания еще не успели потускнеть. Отчасти этот процесс можно было сравнить с копанием в свежей ране, что заставляло Доусона одновременно и любить, и ненавидеть свое журналистское ремесло. Обычно ему удавалось справиться с собой. То, что он пережил во время «интервью» с Джереми Вессоном, оставило в его душе особенно глубокие рубцы, и в идеале ему следовало бы как можно скорее перенести свои чувства и впечатления на жесткий диск компьютера, пока не сработали природные психические механизмы, защищающие пережившего трагедию человека от стресса, от безумия. Вчера Доусон включил компьютер и даже положил пальцы на клавиатуру, надеясь, что знакомая процедура поможет ему начать, но увы — он так и не сумел написать ни единого слова. Напрасно он ломал голову, стараясь подобрать правильные эпитеты или выстроить фразу так, чтобы не опошлить, не превратить в банальность мысли и чувства, которые жгли его, словно огонь, проникали в кровь и плоть, разрывали изнутри. Как он ни старался, у него ничего не получалось.

Примерно через час этой пытки Доусон понял, что таких слов просто нет, а если и есть — ему никогда их не найти. И как ни странно, на сей раз ему больше всего мешало то обстоятельство, что все это произошло с ним, глубоко затронуло именно его, хотя обычно Доусону это только помогало.

Сейчас он отпил несколько глотков минеральной воды и, еще раз тяжело вздохнув, стал набирать номер Хэрриет. Звонить Драконше ему не хотелось, но Доусон знал — он обязан предупредить Хэрриет, что материала не будет, пока ее восторг по поводу невероятного успеха лучшего корреспондента журнала окончательно не вышел из-под контроля.

Хэрриет ответила на первом же гудке.

— Боже мой, Доусон! Ну наконец-то!.. — От восторга она почти визжала, и он брезгливо поморщился.

— Здравствуй, Хэрриет.

— Поздравляю! Это… это что-то потрясающее! Когда я узнала, то испытала самый настоящий множественный оргазм.

— Хотелось бы на это посмотреть…

— Давай оскорбляй меня, я готова заранее простить тебе все, что ты скажешь. И все, что ты говорил мне раньше, я тебе тоже прощаю… Слушай, сейчас речь не об этом. Расскажи лучше, как тебе удалось утереть нос фэбээровцам и выследить преступников, за которыми они безуспешно гонялись столько времени? Тебе помогла Гленда, не так ли?.. Это благодаря ее сведениям ты разыскал в лесу убежище преступников? Разумеется, я ее уже спрашивала, но… Гленда ничего мне не сказала. Но я уверена — это была она. Я права?

— Хэрриет, — тихо сказал Доусон. — Статьи не будет.

Говорят, когда взрывается сверхновая, это происходит в абсолютной тишине. Именно такая тишина наступила сейчас на линии — полная, абсолютная тишина, насыщенная невероятным напряжением. Летели секунды, шли минуты, но оба молчали. Хэрриет первая не выдержала:

— Сегодня, кажется, не первое апреля, Доусон.

— Я не шучу, Хэрриет. Я не могу написать эту статью.

— Но почему?! Ведь ты во всем этом участвовал, видел все своими собственными глазами… Это же сенсация, Доусон! Ты сам — сенсация!

— Именно поэтому я не могу написать ни строчки. И не хочу.

— Ну, хорошо, хорошо… — Хэрриет заговорила таким голосом, каким успокаивают заупрямившуюся лошадь. — Ты не хочешь ее писать потому, что…

— Потому что эта история касается лично меня и людей, которые мне дороги.

— Насколько мне известно, ты всегда пишешь о людях, с которыми был хорошо знаком, даже близок. Во всех твоих материалах, которые я читала, ты был не просто очевидцем, а непосредственным участником событий, и…

— Эта история совсем другая. Она не похожа на предыдущие.

— Чем же, позволь поинтересоваться?

— Просто не похожа.

— Ответ не принимается. Что за детство, Доусон? Хочу — не хочу, похожа — не похожа?.. Объясни, что все это значит?! Какая вожжа тебе под хвост попала?

— Никакая. Просто один человек… умер буквально у меня на руках.

Это заставило ее замолчать, но ненадолго. Когда Хэрриет снова заговорила, ее голос звучал намного мягче и сочувственнее.