Анна пожала плечами.

— Два бокала вина никого еще не убили. К тому же я не отношусь к большинству. Мне кажется, что вы балансируете на грани. В этом нет ничего приятного.

— Трудный день выдался, — призналась Лорен.

Интересно, как отреагирует психолог на ее рассказ о сегодняшних событиях? Анна Леоне вполне может упрятать ее в обитую мягким больничную палату, причем надолго.

Лорен пригубила бокал. Вино оказалось теплым и бархатистым на вкус, пошло легко, как шелк. Женщина повернула голову и посмотрела в сторону игровой комнаты для детей. Лия и Венди смеялись над ужимками мальчика Анны, который кувыркался в россыпи больших разноцветных пластмассовых шариков.

— Мило, — сказала Лорен. — В последнее время у Лии было мало поводов для смеха.

— Неподходящий возраст для переездов, — заметила Анна. — Уверена, что она скучает по своим подругам. Хорошо, что она и Венди подружились. Венди тоже многое довелось пережить. Я была ее учительницей, когда девочка училась в пятом классе. Она и другие ученики наткнулись в парке на мертвое тело. После этого как будто открыли ящик Пандоры. Венди потеряла лучшего друга. На нее напал один из учеников. Ее родители развелись.

— Не повезло, — посочувствовала Лорен.

— Без сомнения. Детям, которым пришлось через это пройти, не позавидуешь. Все, что им нужно, — быть такими же, как их сверстники, но добиться этого им все равно не удастся. Они пережили такое, о чем другие дети не имеют ни малейшего представления.

— У меня то же самое, — призналась Лорен. — А мне сорок два года.

— Вы вступили в клуб, членом которого никто стать не хочет.

— Вступительные взносы разорительны.

— А выгод никаких, — добавила Анна.

— Можно сказать, нам посчастливилось, — произнесла Лорен, поднимая свой бокал в импровизированном тосте.

— Я считаю, что да, — заверила ее собеседница. — В противном случае я была бы давно мертва. Лучше быть живой жертвой, чем трупом. По меньшей мере есть шанс изменить жизнь к лучшему.

«Пусть бы я умерла, а Лесли вернулась домой», — подумала Лорен, но вслух ничего не сказала.

На сегодня откровенностей хватит.

— Надо отдать ей должное, — заметила детектив Таннер, — Лорен повела себя как полная сука не с самого начала. Я представить не могу, как это… твой ребенок пропал. Ты не знаешь, что с ним сталось. Ты понятия не имеешь, жив ли он, что с ним делает какой-нибудь больной извращенец. Какое тебе после этого дело до чужого мнения? Да никакого. Пошли они все куда подальше, короче говоря…

Женщина сделала большой глоток из своего стакана. Водка с тоником и три дольки лимона.

Они сидели за столиком одного из самых лучших ресторанов, расположенных на набережной Стернс. Сюда Мендеса привела Таннер. Хорошо одетая женщина в годах, сидевшая по соседству, бросила на Таннер гневный взгляд, явно шокированная ее словами. Но та лишь театрально закатила глаза.

— Я такая же, если не хуже, — призналась женщина-детектив своему собеседнику. — Если кто-нибудь посмеет хоть пальцем тронуть моего ребенка, я выпущу когти и кинусь на него, как разъяренная тигрица. Мне наплевать на того, кто встанет на моем пути. Будь я на месте Лорен Лоутон, я бы поверила в то, во что верит она. Я бы задушила этого подонка Роланда Балленкоа. Я бы отрезала ему язык, кастрировала, вырвала еще бьющееся сердце из груди козла и съела у него на глазах. Пусть, умирая, видит, как я это делаю.

— Никогда не рискну перейти вам дорогу, — усмехнувшись, произнес Мендес. — Расскажите мне о Балленкоа. Вы, я вижу, считаете его виновным в похищении.

Таннер нахмурилась. Поигрывая вилкой, она выдержала небольшую паузу и продолжила:

— Скорее всего, да. Все так тогда считали. Но у нас ничего на него не было. Никто ничего не видел. Следов девочки так и не нашли.

— У него было алиби.

— Популярное: «один дома».

— Подозреваемый был знаком с девочкой?

— Балленкоа — вольный художник. Он снимал Лесли Лоутон и многих других девочек ее возраста на улице, во время разных спортивных соревнований, на концертах. После разговора с ним мне всегда хотелось принять душ, — призналась Таннер, — но юным девушкам он нравился. В нем, по их мнению, было что-то сексуальное и страшное одновременно, нечто от рок-звезды. Юные девушки — полные дуры. Что еще хотите знать?

— Он водил их к себе домой? — спросил Мендес.

— Не знаем. Он хитрый, этот сукин сын. Балленкоа уже попадал в неприятности, и это его многому научило. Он никогда не пытался играть в старую недобрую игру «Я сделаю из тебя супермодель». Он снимал при свидетелях. Никогда ничего особо провокационного. Ничего противозаконного.

— А его привлекали?

— За совращение несовершеннолетней. Ему было девятнадцать, ей — четырнадцать. Балленкоа приговорили к двум годам. Он провел пятнадцать месяцев в Эврике.