На каменном полу я осмотрелся. Мои глаза воспринимали только световой треугольник, падающий сверху. Но вот освоился: каморка имеет пролом в соседнее темное помещение. Белесая плесень поднималась по стене. Беглецы обжились в проходной…

Я осветил фонариком мятую солому, ветхое одеяло и «подушку» — трухлявое от моли драповое пальто. Вонючее барахлишко разворошил ногой. Обнаружилось: колода замусоленных карт, пятый выпуск «Пещеры Лейхтвейса», титульный лист с голубым штампом, вырванный из книги, и множество «чинариков», а в углу под мешковиной — бронзовый стержень с тонким концом.

Рассматривая загадочную находку, я напряг память. На Ленинградской улице в милицейском музее выставка холодного оружия и металлических инструментов, отмычек, воровских поделок. Но этот штырь не был столь острым, чтобы им колоть, и не был прочным, чтобы служить ломиком.

Когда-то Шерлок Холмс покорил меня: я мечтал заделаться первоклассным сыщиком, изучал преступный мир — местное ворье знал наперечет. Особенно базарных мазуриков: одни спецы по возам — «воздушники», другие по вырезке карманов — «писальщики», а третьи по магазинам — «городушники». Потом шли Знаменские гопники: они умели все, что и «мальки», но выступали еще в роли «домушников» и наводчиков для профессиональных воров.

Новгород часто навещали гастролеры по церковным ризницам — «храмушники»: одеты с иголочки, в руке блеск-чемоданчик, а в нем пилка, ножовка, фомка и флакончик кислоты для опробования сомнительного золота.

Однако бронзовая палочка в моей руке разожгла любопытство. Для чего она? Ее не просунешь в дверную щель, чтобы скинуть крючок, и дирижеру слишком тяжела.

Обошел остальные клети подвала: заметил сводчатые потолки и обгорелые лучины со свежим запахом дымка. Здесь явно кто-то осматривал старинное подземелье.

Более двух часов я ждал ребят. Они где-то застряли. А может быть, их спугнули? Ведь кто-то горящей лучиной освещал подвал?

Черт возьми, время ушло, а мне сегодня на очередное занятие литературного кружка. Редакция газеты «Звезда» организовала встречу с местным поэтом Василием Смеловым.

Вылезая через треугольное отверстие, я подумал о том, что образ трехчленки хуже геометрического треугольника: этот более наглядно передает три стороны противоречия — ведущую, ведомую и сводящую, а главное, линия переходит в другую, зримо показывая ход кругового развития.

Калугин говорит: линейное развитие переходит в круговое, а круговое в спиральное. Гибкий ум улавливает все три вида становления, а верхогляд схватывает лишь наивысшую стадию — спиральную, а тем самым нарушает принцип историзма.

Стоя возле руин, я через призму треугольника взглянул на ближайшую стену желтого дома и до смешного удивился: в окне второго этажа красовалась Роза Гершель.

Тут я сообразил, что пустырь примыкает к дому аптекаря, где длинный сарай преградил наступление чертополоха и крапивы. Я свистнул красотке и жестом вызвал ее на дворик, куда проник меж сараем и помойкой.

— Ты знаешь, под твоим окном «пещера Лейхтвейса»! — Я объяснил причину моего появления, ввел ее в курс розыска похитителей старинных книг и попросил: — Увидишь ребят — звони ко мне в техникум…

Роза слушала меня разинув рот: она и знать не знает, что рядом подземелье с древними сводами, что в нем устроили себе притон ночные промышлялы. Озадаченная, она взяла меня за рукав полосатой футболки:

— Лай-то слышала, да не придала значения. У нас кругом столько собак, кошек, крыс — жуть берет!

Пышка расправила пухлые плечики и через проходной коридор вывела меня на Московскую. По мостовой мчалась стайка велосипедистов в разноцветных майках. Спортсмен Чупятов, атлетического телосложения, махнул мне рукой:

— Салют, вратарь!

Я взмахнул бронзовым прутиком и снова озадачил Розу:

— Что за штуковина? В «пещере» нашел. Не аптекарская?

— Нет, не знаю, — смутилась она и радостно сообщила: — Додик, братишка, занялся историей Новгорода!

Надо же! Многие изучают нашу историю, гордятся своим рождением на здешней земле, а мы, истинно русские, подчас не чувствуем источника вдохновения, обходим Русскую дорогу и памятник Тысячелетию России. Почему так?!

Вспомнился краснобай Пучежский. Я припустил следом за велосипедистами. На литзанятие пришел раньше других. И рад!

Внештатный сотрудник газеты, начинающий поэт Саша Игнатов, хвастанул мне, что нашел развалины Великого Новгорода и придумал хлесткое заглавие «Тайна дома № 6».

«Вот кто спугнул воришек», — понял я и немедля помчался в Троицкую слободу. Там возле открытой калитки в тревожном ожидании стояла Анна Васильевна. В ее глазах испуг и надежда. Старушка с дрожью в голосе сказала: