— У нас-то на Буяновской. Вчера к ночи дворники поднимают на телегу мертвецки пьяного, а у него из кармана шмяк… пистолет иностранной марки.

Матрена облегченно осенила себя знамением и спокойно пошла на работу в трактир. Но Ольга задумалась: если дворники — переодетые чекисты, тогда все в порядке; но если дворники опередили Воркуна, то Чван может очухаться и наверняка сбежит. У диверсанта солидный стаж да и силища на троих. Терзаемая неизвестностью, она прошла в аптеку и позвонила в Софийскую гостиницу. Администратор вежливо ответил:

— К сожалению, девятый номер занят…

Ольга решила навестить Калугина, доверенного Воркуна. Тот, конечно, в курсе дела. Из аптеки она направилась к мосту и уловила за спиной чечеточные шажки: один из ее поклонников, хозяин зеленого портфеля, заговорил с ней впервые:

— Богиня! — Его бодрый голосок взвился ивовой свистулькой: — Вы любознательная! Обычно приезжие музы обожают скачки и золотой ликер, а вы — музеи, памятные места. Я видел вас в Зверином монастыре возле могилы писателя Муравьева-Апостола — отца трех декабристов. У вас, кажись, выступили слезы?

— Обидно! Уцелела надгробная плита, а где могила?

— Попала под алтарь, когда собор расширяли.

— Откуда такая осведомленность?

— Архивариус и любитель церковной архитектуры.

— А что у вас в портфеле? Всегда туго набит?

— Чистая бумага и слуховой аппарат, — он любезно открыл портфель. — Любую справку к вашим услугам.

— Ловлю! Что такое теория относительности?

— Три волоса на голове — ничто, а в супе?!

— Браво! — засмеялась она. — Вы знаете Калугина?

— Его партийная кличка Скиф. Он учитель мой.

— Афиша достойная! После пожара он куда переселился?

— Никуда. Живет во времянке. А сейчас у Передольского…

— Изумительно! Вы универсальный справочник!

— К вашим услугам! — Он продиктовал свой служебный телефон и низко, по-монашески, раскланялся: — Удачи Соловушке…

Когда всезнайка-бубенчик скрылся в базарной толпе, Ольга повернула назад и задумалась: «Неужели ученик Калугина?»

На Ильинской улице Ольга увидела знакомый дом с башенкой и решила — во что бы то ни стало объясниться с профессором. Со школьной скамьи Оля презирала мужской пол, а тайно вздыхала по учителю словесности: тот вдохновенно читал стихи и отличался вольтеровским остроумием. В университете она продолжала коситься на мужчин, хотя ее тянуло к Передольскому: гипнотизер, путешественник и блистательный лектор, всеобщий любимец. Когда Владимир Васильевич появлялся за кафедрой, то девятая аудитория, самая большая, всегда оказывалась забитой слушателями. Его романтический стиль лекций приводил и Ольгу в восторг.

Однажды она провожала своего кумира на 16-ю линию Васильевского острова. Профессор пригласил студентку к себе на квартиру. Глаза его пылали: «Вас ждет редкая живопись». Не зашла она, отшутилась: «Боюсь гипноза». На деле Ольга не была робкой и не поддавалась внушению. Она не хотела обидеть жену профессора, еще тогда в ней утвердилось правило — защищать слабый пол.

Вот почему в Новгороде она решительно отказалась переехать в профессорский дом, хотя Владимир Васильевич ценил ее талант, дарил цветы и даже уговорил супругу склонить актрису пожить на Ильинской в отдельной комнате с окнами в сад.

Нет, только эгоистка способна отравить чужую жизнь. А Ольга, рано потеряв мать, всегда помнила о ранимости женских душ.

На солнечном дворе земляки кололи дрова. У хозяина тяжелый колун, а Калугин мучился с легким топором: лезвие увязло в сырой древесине. Он, переведя дыхание, доверительно сказал:

— Голубчик, в Хутыни обнаружили вещественные доказательства, но от них пока не добились ни звука…

— Бонжур! — заявила Ольга о своем приходе и взяла освободившийся колун. — Отдохните, профессор!

Она сызмальства любила физический труд. В имении бабушки на кузнице Оля бралась даже за тяжелый молот. И сейчас не подкачала: чурка разлетелась плашками. Хозяин не успел похвалить. Она, убегая в дом, крикнула через плечо:

— Сейчас вернусь!

У нее оторвалась пуговица от лифчика. В прихожей Ольгу встретила Передольская. Куда девалась обычная импозантность? Профессорша в мятом переднике, без строгой прически, с потухшими зелеными глазами:

— Что с вами, Антонина Ивановна?

Хозяйка закрыла на задвижку дверь спальни и, подавая шкатулку с пуговицами, печально молвила:

— Сиротой росла… привыкла все в себе…

Ольга ловко сбросила бюстгальтер и, обнаженная до пояса, добродушно хохотнула:

— Если принесу двойню — кормилица не потребуется! — Она выбрала иглу: — Пожалуйста, нитку покрепче, суровую…

Все еще грустная, Антонина Ивановна катушкой указала на двухспальную кровать, наполовину загороженную серой ширмой:

— Теперь спит в кабинете. Заявил: любит другую.