— Я помогу чекистам, пока вы здесь, но уеду с вами. И поеду, куда бы вас ни перебросили. Да, да, во мне кровь декабристов! Вы учитель мой до конца нашей жизни!

Он оцепенел: то ли огорчился, то ли обрадовался. Она увела взгляд на пыльную дорогу, где в лунках купались воробьи. Ждала молча, ждала ответа. А спутник молчал…

Калугин поручил мне через Розу сообщить Додику потрясающую новость, а после втроем повидать Берегиню. Первая половина задания понятна, но неясно — при чем тут «Вечерний соловей»?

Розу я перехватил, когда она из губархива шла на обед. Я, видимо, настолько сосредоточил взгляд, что она улыбнулась:

— Опять гипноз?

Она знала, как я однажды «усыпил» маму. По моей команде мама с закрытыми глазами медленно поднялась из кресла, не спеша вытянула руки и… вцепилась в мои кудри: «Садись за книгу!»

Я сообщил, что Чван, надеясь на смягчение приговора, раскололся по всем статьям: он подорвал склад на Волховстрое, и он же за подкуп избил Додика. Грузчик не знал ни фамилии, ни адреса содеятеля, но так точно обрисовал его, что того уже через час доставили в Монастырку. Чван ткнул пальцем: «Он! Он, курва, дал мне три червонца и флягу спирта». А тот, спасая свою шкуру, признался: «Спирт и деньги аптекаря Гершеля». И тут же грохнулся замертво.

Зачем отцу избиение родного сына? Я недоумевал, а спросить Розу не решался. До самой Московской улицы она не проронила ни слова. А когда вышла с братом из дому (отец был в аптеке), твердо заявила мне:

— Мы с Додиком не вернемся сюда…

Только в Соловьевской гостинице я осознал вторую часть задания. Берегиня поразила меня своей деловитостью:

— Жить будете у Матрены, недалеко от меня. А сейчас, пока провизор в аптеке, быстро за вещами. — Она строго посмотрела на Додика: — Ты даже скрипку забыл. Она теперь звучит, словно побывала в руках Страдивари! Ты же, Роза, флейту прихватишь…

На наше счастье у гостиницы стоял извозчик. Мы мигом подкатили к дому аптекаря. Дверь открыла не домработница, а сам Борис Соломонович Гершель. Ему, видимо, позвонили из ГПУ и отменили очную ставку с соучастником, поскольку тот скончался. А Чван и в глаза не видел истинного нанимателя — Гершеля. К тому же пострадавшим от рук Чвана будет заниматься не ГПУ, а народный суд, если Додик того пожелает. Так что аптекарь встретил нашу компанию приветливо. Он уверовал в то, что дети пока не в курсе дела и что в суд на него не подадут.

— Со всеми знаком, кроме одного. — Его роговые очки поймали меня: — Представьтесь, любезный юноша.

— Мой дядя — муж вашей дочери Юлии.

Он подтянул солидно отвислую нижнюю губу. Я знал, что в этом доме запрещено произносить имя проклятой им дочери, и не удивился, что он возлютовал на детей:

— Роза! Додик! Что это значит?!

Когда мы шли сюда по лестнице, то Додик шагал спокойно, Роза нервно постукивала пальчиками по перилам. Казалось, что она не выдержит атаки родителя; однако именно она, отцовская любимица, первой взъярилась:

— Изверг! Спиртом и червонцами подкупил хулигана?! Родного сына отдать на избиение?! Иуда!

Оказывается, Гершель не знал о кончине содеятеля. Аптекарь не ожидал этого удара и стоял бледнее марли, с осоловевшим взглядом. Но когда дочь сняла со стены круглое зеркало, подарок матери, отец сорвался:

— Роза! Розочка! — Он потряс руками. — Мы же одной крови! Пойми меня, верующего! Я хотел сына вернуть в синагогу. Не уходи, дочь моя! Не уходи ради святой памяти матери!

— Матери?! — Розу передернуло. — Ты убил ее!

— Опомнись! Что ты говоришь?!

— А кто разлучил ее со старшей дочкой? — вскинула голову комсомолка. — Ты не пускал Юлию в дом. Ты ударил нашу мамочку, когда она умоляла снять проклятие…

— И тебя прокляну, если уйдешь…

— Проклинай всех! Юлия не одинока: мы с Додиком ходим к ней. И никогда не оставим ее. Мы с братом тоже не одиноки — с нами верные друзья!

Обезумевший отец глянул на сына. Юноша в черной бархатной блузе, прижимая к груди футляр, растерянно смотрел на актрису. Отец уловил взгляд сына и дернулся к Берегине:

— Не ты ли, ресторанная, подбила моих детей?!

— Не оскорбляй нашего друга, — робко вступился Додик. — Во всем виновата твоя жадность…

— И ты, выродок, с ними?!

Он с кулаками бросился к сыну, но между ними внезапно встала Берегиня в матросской блузке. Несокрушимая осанка актрисы явно смутила аптекаря. Он не посмел ее оттолкнуть.

А мы, конечно, воспользовались этим и проскочили в парадную дверь, благо она была распахнутой.

Последней вышла Яснопольская, защелкнув французский замок. Стоя на верхней площадке, она, как морской капитан, подала команду на «посадку».