Шрифт:
Между уродцами – Рейневан четко видит это – сидит Дроссельбарт. Сейчас, после смерти, он еще костлявее, чем при жизни, еще мертвее, чем cadaver, мертвецы, выглядит совершенно как мумия, как древний скелет, обтянутый сухой кожей. Один из лемуров держит его зубами за локоть, грызет и жует. Дроссельбант этого не замечает.
– Когда речь идет о благе дела, – кричит он, глядя на Рейневана, – единицы не в счет! Докажи, что ты готов жертвовать собой! Порой надо жертвовать тем, что любишь!
– Камень на бруствер! – воют лемуры. – Камень на бруствер!
За кладбищем развилка. Под крестом, опершись спиной, сидит Жехорс. Лицо наполовину заслонено, всего его покрывает саван, пропитавшаяся кровью ткань из мешковины.
– Колесница истории мчится, – говорит он нечетко, с трудом. – Никакая сила уже не в состоянии ее задержать. Посвяти себя ей! Ты должен посвятить себя ей! Во имя дела! Во имя Чаши! Чаша должна восторжествовать!
– Камень на бруствер! – скрипят, подпрыгивая, большеухие шретли. – Кинь ее как камень на бруствер, на защитный вал!
– Впрочем, она и без того погибла, – говорит, поднимаясь из придорожного рва, Бисклаврет. Неизвестно, как он говорит и чем, вместо горла и челюсти у него кровавое месиво. – Ян Зембицкий не выпустит ее из лап. Независимо от того, что ты сделаешь, ее ты все равно не спасешь. Она уже мертва. Потеряна.
Из рва по другую сторону встает Гельфрад фон Стерча. Без головы. Голову он держит под мышкой.
– Ты поклялся, – говорит голова, – ты дал verbum nobile, честное благородное слово. Ты должен ею пожертвовать. Я пожертвовал собой. Выполнил обязанность. Я поклялся ему… Hodie mihi, cras tibi…
Копыта стучат по земле. Рейневан мчится галопом, наклонившись в седле. Где-то здесь должна быть деревня Баумгартен. Но ее нет. Есть только голые, многовековые деревья, дикий лес, зимняя пуща.
– Вы были хорошей парой, – кричит из-за деревьев зеленокожее существо с фосфоресцирующими глазами. – Жойоза и бахеляр. Были, были!
– Камень на бруствер! – воют поднимающиеся из бурелома бледные типы. – Камень на бруствер!
Из-за стволов выглядывают альпы. Высокие, темнокожие и беловолосые остроухие альпы.
– Tempus odii, – плывет к нему их назойливый, хорошо слышный шепот. – Tempus odii, время ненависти…
Здесь должна быть деревня Буковчик. Нет ее.
– Новая Эра! – кричит, выскакивая словно из-под земли, Крейчиж, проповедник сирот. Весь он залит кровью, она течет из руки, отрубленной повыше локтя, и из чудовищной раны на голове.
– Новая Эра. А старый мир пусть погибнет в огне! Пожертвуй ею! Пожертвуй ею для блага дела!
– Камень на бруствер! Камень на бруствер!
– Приидет Царствие Божие! – воет Крейчиж. – Истинное Regnum Dei. Мы восторжествуем. Истинная вера восторжествует, придет конец несправедливостям, мир изменится! Чтобы так случилось, ты должен пожертвовать ею!
– Должен пожертвовать ею!
По склону взгорья длинной бесконечной чередой, хороводом спускается Totentanz, danсe macabre. Сотни одетых в изодранные саваны скелетов пляшут и скачут, дергаясь в диких и гротескных прыжках. Развеваются истрепанные хоругви и знамена. Гремят адские барабаны. Слышен хруст костей, клацанье зубов. И дикий, распеваемый скрипящими голосами хорал:
Ktoz js'u boz'i bojovnic'i a z'akona jeho!Над хороводом трупов кружат и каркают тысячи ворон, воронов и чаек. Ветер доносит отвратительную трупную вонь. Стучат кости, клацают зубы. Гремят вскрики и кошмарные вопли. И пение:
Ktoz js'u boz'i bojovnic'i a z'akona jeho!Камень на бруствер. Ты должен ею пожертвовать.
Рейневан вжимается лицом в гриву, бьет коня шпорами.
Копыта стучат по замерзшей земле.
Кошмар окончился резче, чем начался. Мрак развеялся мгновенно. Возвратился нормальный свет. Нормальное декабрьское небо с висящей на нем бледной как сыр луной. Деревня Франкенберг оказалась там, где ей положено быть, лаяли собаки, дым сползал со стрех, стелился по яру. Далеко на юге, в направлении езды, то есть, пожалуй, в Варде, звонили на нону.
Рейневан ехал, конь мотал головой, косился.