— Не приходилось, ваше превосходительство.

— Увидишь. Плюгавенький, а все-таки император. — Семенов опять поднялся и зашагал по комнате. Таров тоже поднялся. — Пока я помогал Пу И занять трон, он бросал подачки с царского стола. Теперь зазнался. Желает восстановления цинской династии, мечтает стать владыкой всего Китая. Видите ли, чувствует себя виноватым перед душами предков... Пятнадцать лет тому назад, когда Чан Кай-ши предпринял наступление на север, Пу И призывал своих генералов крепить дружбу с Семеновым, объявлял нас «клятвенными братьями». «Поддерживайте друг друга, — взывал он. — Только этим путем вы добьетесь победы над красными». А нынче морду воротит, мальчишка. Ладно, отдыхай, посмотри столицу. Неплохой город.

Таров походил по центральным улицам, заглянул в магазины, осмотрел памятники. Город и впрямь был прекрасен.

В отличие от Харбина, в Синьцзяне было заметно больше японцев, особенно военных. Как видно, здесь они чувствовали себя увереннее. Китайцы, русские и вообще европейцы встречались редко. Ермака Дионисовича всюду принимали за японца. Причиной тому была, вероятно, не столько его внешнее сходство, сколько офицерская форма.

В букинистической лавке Тарову удалось купить томик стихов Брюсова. Книжные магазины всегда были слабостью Тарова: он не мог пройти мимо них, как бы гадко не было на душе; по ним судил о каждом новом городе, в который попадал.

Вечером запоем прочитал сборник, и стало невыразимо грустно. Вспомнилось все, что оставил на родине... «И вдруг таким непостижимым представился мне дом родной. С его всходящим тихо дымом. Над высыхающей рекой».

Будто для него были написаны эти строки, для его нынешнего настроения. В этом, наверное, суть настоящей поэзии!

И лишь засыпая, Таров вспомнил о разговоре с Семеновым.

«Наше знакомство с Семеновым в «Метрополе» определяет все последующее покровительственное и доверительное отношение атамана ко мне, — думал Ермак Дионисович. — Как он тогда говорил в Дайрене? «У меня такой характер: если я поверю человеку, то на всю жизнь». И потом: «Ты не льстишь, не лебезишь, рубишь правду-матку...» Вот и сегодня угодил, сказав правду о японских офицерах.

Утром Таров появился в вестибюле минут за сорок до назначенного срока. Генерал спустился через полчаса. Его круглое, мускулистое лицо было чисто выбрито и припудрено, усы лихо накручены. Но бессонная ночь оставила свои следы: одутловатость, мешки под глазами, морщины на щеках, воспаленные веки. Семенов суховато поздоровался с Таровым, вышел к подъезду и закурил.

Подъехала легковая машина с японскими опознавательными знаками и уже знакомыми Тарову улицами доставила их к императорскому дворцу. Это было удивительное, белокаменное сооружение, похожее издали на восковое. В нем соединялись лучшие черты западных и восточных архитектурных стилей: легкие портики, точеные колонны, покатая крыша с загнутыми, как у буддийских храмов, углами. Изящно, строго, без вычурных украшений.

Началась долгая процедура проверки документов, выписки пропусков и прочие формальности. Охраняли дворец японские солдаты.

Наконец, их ввели в приемную императора Пу И. Каково же было удивление Тарова, когда навстречу им вышел длиннолицый и худощавый человек, на вид лет тридцати, в цветастом шелковом одеянии наподобие халата и в желтой шапочке.

Ермак Дионисович стоял позади атамана и старался добросовестно копировать все его жесты и движения. Семенов, видать, хорошо освоил церемониал представления императорской особе. После этого император и генерал одну-две минуты обменивались любезностями, не скупясь на самые высокопарные выражения, и уж только потом расселись на мягком ворсистом ковре возле низкого столика, богато инкрустированного редкими камнями и перламутром. Несмотря на изысканные комплименты, в отношениях между Семеновым и Пу И сразу же почувствовалась натянутость.

— Прежде всего я хотел бы, ваше величество, сердечно поблагодарить вас от своего имени и от имени русского воинства за то, что в поворотные моменты истории вы не оставляли нас без великодушной помощи и высочайшего внимания. — Пока Семенов произносил эту заученную фразу, смуглое лицо его все больше темнело, покрывалось бурыми пятнами. Таров перевел. Император улыбнулся, выпростал руки из широчайших рукавов.

— Мне приятны, генерал, ваши слова благодарности. Надеюсь, сегодня вы порадуете меня новыми приятными известиями.

— Да, ваше величество, я пришел с хорошими вестями. События развиваются вполне благоприятно. Мы заканчиваем формирование Захинганского казачьего корпуса. Командиром назначен генерал-лейтенант Бакшеев. В состав корпуса входят пять казачьих полков, два отдельных дивизиона и одна отдельная сотня специального назначения.

— Очень хорошо. Приятное сообщение.

— «Русский отряд Асано», в составе которого казаки раньше проходили военную подготовку, развертывается в «Российские воинские отряды». Оные части вливаются в армию вашего величества.

— Очень хорошо, — повторил Пу И. Он хотел еще что-то сказать, но вошли два молодых китайца с расписными подносами, и разговор прервался. Расставив сладости и наполнив чаем фарфоровые чашечки, слуги удалились.

— Простите, ваше величество, за дерзость, но я хотел бы напомнить: момент сейчас действительно поворотный, — сказал Семенов, видимо, полагая, что император не обратил внимание на эти слова.

— Я согласен, генерал, — подтвердил Пу И, поднося к губам чашечку.

— Если сюда придут войска русских коммунистов, опасность распространится на весь Китай.