Блишон насмотрелся на многих власть имущих. «Целые народы пришли бы в ужас, если бы узнали, какие мелкие люди ими правят», — писал наполеоновский министр иностранных дел хитрющий лис Талейран. И инквизитор-аналитик был с ним согласен полностью. Слишком много он видел высокопоставленных чиновников, которые были глупее разносчика фруктов и безвольнее последнего подкаблучника, которого жена ежедневно таскает за волосы. Слишком многие сановники были одержимы позорно мелкими страстишками, поражены болезнью самых примитивных извращений. Слишком многие были продажны, амбициозны, пошлы, никчёмны. Слишком мало среди них встречалось целеустремлённых, волевых людей, способных подчинять себе окружающих и обстоятельства. Так вот — Святые Материалисты никак не относились к людям мелким. Блишон знал их всех. И все до единого они были для него загадкой. Их слова, поступки было невозможно предугадать. И главное — они знали какую-то цель, о которой не имел и понятия инквизитор-аналитик, и его это страшно злило.

Святые Материалисты не устраивали многих. Формально они обладали лишь духовной властью и не могли вмешиваться в государственные дела. Время от времени их влияние пытались ограничить, их пытались свергнуть, на них покушались. С таким же успехом можно долбить ногой кирпичную стенку. Они были незыблемы.

В прихожей, ведущей в кабинет Святого Материалиста, красовался транспарант с цитатой из Великого гражданина Ларошфуко: «Как только дурак похвалит нас, он уже не кажется нам так глуп».

Как и всё здесь, это высказывание было какое-то ёрнически двусмысленное.

Святой Материалист сидел на диване, лаская свой подбородок длинным ярко-красным пером птицы Гулл, водившейся на юге. Он зевал, перед ним был высокий кубок, в нём пылал синим пламенем какой-то напиток.

— Здравствуй, Великий Гражданин, — произнёс инквизитор-аналитик.

— Здравствуй, пожиратель слухов, — усмехнулся Святой Материалист — высокий ростом, когда-то красивый, а теперь постаревший, морщинистый человек. Его голубые глаза были цепкими, и в них птицами в клетке бились смешинки.

Ирония, обидные ярлыки, словесные подначки — таков был стиль Святого Материалиста, и обижаться на это было примерно то же, что злиться на град или извержение вулкана.

— На, поешь. Труды утомили тебя, — Святой Материалист протянул Блишону персик и улыбнулся — почти добро.

Инквизитор-аналитик с трудом попытался придать лицу благодарное выражение, но собеседник отмахнулся и небрежно произнёс:

— Не старайся. Ты же ненавидишь персики. Я дал тебе его в знак того, чтобы ты быстрее изложил всё и выбросил его на выходе. Чтобы он больше не терзал твои ноздри.

Блишон кивнул. Он действительно ненавидел персики, но не представлял, как об этом стало известно Святому Материалисту, поскольку скрывал свои привычки так же старательно, как и мысли.

— Внестатистический выброс аномалий в последние дни, — произнёс инквизитор-аналитик.

— Я уже слышал это. Дальше.

— Вот выкладки…

— Оставь их на столе. Продолжай.

— Похоже, появились носители.

— Люди?

— Пока знаю об одном человеке. Неизвестный в странной одежде объявился в лавке гражданина Грюшона, частного торговца… Он возник из ниоткуда.

— Из ниоткуда, — задумчиво произнёс Святой Материалист, покусывая перо птицы.

— В то же время в Париже видели двоих людей странного вида. Чернокожий, нездорово тучный негр…

— Негр? — удивился Святой Материалист.

— Именно… Один из городских клошаров распространяет слухи, что эти двое появились в Парижском Булонском парке.

— Тоже ниоткуда?

— Да.

— Столько жертв галлюцинаций?

— Это не были галлюцинации. Это было на самом деле. Инквизитор-аналитик встал и припал перед Святым Материалистом на одно колено.

— Отпусти мне грехи, Великий Гражданин. Я грешен в словах и мыслях, — попросил инквизитор-аналитик.

Святой Материалист насмешливо посмотрел на него. Встал, взял в углу полуметровый штырь с несколькими шестерёнками на конце из нержавеющей стали. Вернувшись к коленопреклонённому Блишону, он коснулся палкой с шестерёнкой его головы, произнося:

— Я отпускаю тебе этот грех!

Он бесцеремонно, как ненужную железяку, отбросил «скипетр» и вернулся на диван.

— Самый большой грех — это грех умолчания по отношению ко мне, — произнёс вкрадчиво он. — Расскажи всё, что тебе известно об этих еретиках.

— Возможно, они пришли оттуда. Из за границ Большой Сферы.

— Я отпущу тебе и этот грех. Где они сейчас?

— Удалось схватить только одного.

— И где же он сейчас? — в спокойном голосе Великого Гражданина скользнули нотки нетерпения.

— Его приговорили к отсечению головы.

— Я хочу его видеть.

— Поздно, — произнёс, тупя взор, инквизитор-аналитик. И, натолкнувшись на жёсткий взор хозяина, произнёс поспешно: — Но мы найдём остальных…