Шрифт:
Когда я вернулся в комендатуру, майор в голубой фуражке стоял перед задержанным капитаном и говорил ему в лицо:
— Вы такой же капитан Степанов, как и Мишка Форс, он же Бордов, он же Либерман, он же Красовский.
Тогда обладатель этих имен спокойно выбросил папиросу и сказал с обезоруживающей улыбкой:
— Сколько раз давал себе слово не связываться со случайными дешевками.
Не зная жаргона, я подумал, что он говорит о своей спутнице. Но он сам расшифровал свои слова:
— Если бы не его идея — переодеться в офицерскую форму — ни за что не вступил бы с ним в контакт.
Меня удивило его самообладание.
Двое патрульных с карабинами в руках, сопровождаемые майором, увели его из комендатуры.
За то, что ушел его сообщник, меня перевели на другую работу. Я был обижен, но потом махнул рукой: не все ли равно, что делать, если тебя держат в тылу? Конечно, ловить известных бандитов куда интереснее, чем ремонтировать вагоны, но ведь и это дело не фронтовое. Только за что, спрашивается, я получил по виску? Не успей я уклониться, не быть бы мне в живых...
К моему удивлению, та женщина, которую я принял за сообщницу Мишки Форса, не имела к ним никакого отношения. Преступники познакомились с ней в дороге, и женщину удивило их настойчивое желание нести ее чемоданы.
Через несколько дней это происшествие стерлось в моей памяти. Проверяя отремонтированные вагоны, я останавливался и с тоской смотрел на эшелоны, отправляющиеся на фронт. И когда уже совсем смирился с мыслью остаться в тылу, меня вызвали к начальнику передвижения войск Турксиба. Я как раз в это время сдавал поезд юному кавалерийскому лейтенанту, который, как оказалось в конце концов, разбирался в перевозке лошадей меньше, чем я. Его необоснованные придирки раздражали меня, и я с ним поругался. В разгар нашей перепалки и прибежал из комендатуры посыльный. Я сразу же направился в город. Когда автобус миновал кладбище, все пассажиры прильнули к окнам: на полигоне шли съемки фронтового фильма «Антоша Рыбкин»; говорили, что боец в гимнастерке и каске — знаменитый артист Бабочкин. Автобус вез нас по пыльной дороге, и чем ближе мы подъезжали к городу, тем увереннее у меня становилось чувство, что судьба моя изменится.
Перед кабинетом начальника передвижения войск я остановился, провел руками по поясу, расправляя складки на гимнастерке, и постучал в дверь.
— Товарищ полковник! Воентехник второго ранга Снежков прибыл по вашему приказанию.
Он посмотрел на меня мутными от бессонницы глазами и ткнул погасшей трубкой на стул:
— Садись.
Я сел. Он долго раскуривал трубку; выпустив густой клуб дыма, спросил:
— Чем занимаетесь?
Я вскочил.
— Сиди.
— Прохожу военно-производственную практику при комендатуре станции Алма-Ата.
— Производственную — да. Но не военную.
— Так точно.
— Военная практика — на фронте,— сказал он раздраженно и показал трубкой себе за спину, где висела карта, разрезанная на две части флажками.
— Товарищ полковник, я не один раз просился на фронт,— сказал я обиженно.
— Не пустили?— полковник усмехнулся, и усмешка мне показалась недоброй; но он успокоил меня:—Знаю. Молчи. А сейчас пойдешь. В составе восстановительного поезда. Дело важное и срочное. Враг прет лавиной, рвется через Дон.
Он повернулся вполоборота к карте и дымящейся трубкой ткнул, но не в извилистую полоску Дона, а в темный пунктир железной дороги.
— Понимаешь? Нет? Видишь, что это? Железная дорога Тихорецкая—Сталинград. Она связывает страну с югом, с Кавказом. А там — нефть. А нефть — это самолеты и танки. Ясно?
— Так точно.
Он откинулся в деревянном кресле, затянулся, выпустил голубой клуб дыма.
— Сводку знаешь?
— Так точно.
— Ростов пал... У немца девять тысяч танков. А впереди — степи. Раздолье для танков, вот он и прет, захватывает населенные пункты один за другим. Прет к Волге, к Сталинграду... Отрезает Кавказ... Наша задача — сделать так, чтобы ничего ему не доставалось. Поезд получает задание взрывать водокачки, поворотные круги, корчевать рельсы. Враг ничего не должен получить,— повторил полковник.
Он сжал трубку в кулаке так, что побелели суставы пальцев. Внимательно посмотрел на меня. Потом подвинул к себе телефонный аппарат.
— Привет!.. Да... Сколько, ты говоришь, не хватает у тебя воентехников? А? Ну, вот, сейчас будет не хватать четырех... Что?.. Да, зачислим в состав спецпоезда.
Он откинулся на спинку кресла, устало провел по глазам ладонью, сказал:
— Если вас такая практика не устраивает, можете дать телеграмму в адрес института. Это ваше право.
— Товарищ полковник,— сказал я, вставая.— Я говорил вам, что не раз просился на фронт.
— Ну, и порядок.
Он с любопытством посмотрел на меня.
•— Разрешите идти?
— Иди, воентехник.
Вечером я простился с товарищами, угостив их яблочным вином, выменянным на сухой паек, а утром уже разыскивал спецпоезд на деповских путях. Там я встретился с людьми, с которыми мне предстояло служить. Как я понял из разговора, большинство из них было выписано из госпиталя; один лишь мальчишка-десятиклассник был необстрелянным, вроде меня. Бродя от состава к составу, мы ожидали увидеть бронепоезд, с каким встречались в книжках и кинокартинах. Он оказался совсем другим.