Однако уже во время завтрака к ней вернулось то ужасное холодное ощущение, которое возникло еще прошлым вечером, и нарастало до тех пор, пока Эдит не выкрикнула сидящей напротив тете Аделине:

– Это я убила его! Это из-за меня он упал!

– Ты ошибаешься, дорогая. – Тетя вздохнула.

– Я сказала ему поклониться. Если бы он не стал…

– Ничего бы не изменилось.

– Может, изменилось бы.

– У него был выбор. Люди должны понимать, каковы могут быть последствия их поступков. Он сам решил забраться на башню, никто его не принуждал.

В словах тети была правда, но Эдит не считала, что они снимают с нее вину. Девушка сидела над чашкой чая, сжав голову руками и покачиваясь из стороны в сторону. И потом это случилось.

Сначала, почувствовав теплую влагу, Эдит не поняла, что с ней. Она ушла в комнату, где спала, и присела над ночной посудой. Через несколько минут ей пришлось позвать тетю.

Тетя Аделина сохраняла спокойствие. Она велела Эдит оставаться на месте, пока она сама отлучится на несколько минут. Потом она быстрым шагом ушла за доктором.

Очень скоро доктор подтвердил, что Эдит потеряла ребенка.

– Слава Богу, – сказала тетя Аделина.

Неделю спустя Тома сообщили, что месье Эйфель желает видеть его в своем кабинете.

Великий инженер не медлил и дня, устраивая себе кабинет на вершине башни. Поскольку лифты еще не ходили, рабочее место на третьей платформе подразумевало ежедневный подъем на огромную высоту, но Эйфеля это не смущало. С платформы к двери его кабинета вела спиральная лесенка.

Тома постучался и вошел. Комфортабельность кабинета поразила его: стены уже обклеили темными обоями в полоску, пол покрыли узорчатым ковром, вокруг письменного стола и вдоль стены поставили стулья и даже разложили там и тут разные безделушки для красоты.

И во все стороны открывалась захватывающая дух панорама. У монархов и президентов есть великолепные дворцы, но зато месье Эйфель построил себе самый лучший кабинет в мире.

В тот день дул довольно сильный ветер. Стоя почти на самой верхней точке башни, Тома ощущал слабые колебания под ногами.

Эйфель сидел за столом и смотрел в какие-то бумаги. Даже не поднимая глаз, он сумел прочитать мысли Тома.

– Максимальное отклонение от вертикали, вызываемое ветровой нагрузкой, составляет двенадцать сантиметров, – сухо проинформировал он рабочего. Закончив с документом, он взглянул на Тома. – Вы догадываетесь, зачем я вас позвал?

– Думаю, да, месье. Прошу простить меня.

– Когда русский царь строил город Санкт-Петербург, он был беспощаден к рабочим. Вы знаете, сколько человек погибло при создании города?

– Нет, месье.

– Сто тысяч. Санкт-Петербург буквально стоит на их костях. Когда мы начинали строительство башни, – продолжил Эйфель, – подразумевалось, что и у нас будут несчастные случаи. Увы, в больших проектах они неизбежны. Но я принял все возможные меры предосторожности: установил ограждения, подвесил сетки. Ни на одной стройплощадке не уделялось столько внимания безопасности, как здесь. И в результате мы построили башню, не потеряв ни одной человеческой жизни. – Он помолчал. – Вплоть до того дня.

– Это не ваша вина, месье Эйфель, а моя. Все вышло случайно.

– Вы думаете, об этом будут помнить? В истории навсегда останется только тот факт, что один из рабочих упал с моей башни и разбился насмерть.

– Мне очень, очень жаль, месье.

– Я нашел вам место, когда вы попросили взять вас на стройку. И вот как вы отплатили за мою доброту. Вы опозорили меня.

Тома повесил голову. Дети Маки, словно рыцари прошлого, хорошо разбирались в вопросах чести и позора. Каждый француз в этом разбирался. А он, Тома, опозорил не кого-нибудь, а своего кумира.

– Передо мной список рабочих, которые строили башню, – начал Эйфель. – Как я и обещал, их имена будут указаны на памятной табличке, которую смогут увидеть все посетители. Но я не могу заставить себя включить в этот список ваше имя. Вы понимаете меня? Вы получите премию в сто франков, как все, но не публичное признание.

Не поднимая глаз, Тома кивнул, он не мог сказать ни слова.

– Это все, – произнес создатель башни.

После происшествия Тома видел Эдит только раз. Он встретил ее, как обычно, у лицея. Она сказала, что несколько дней не могла работать и потому в ближайшее воскресенье будет занята. Тома хотел поговорить о том, что случилось, но Эдит казалась погруженной в свои мысли. Пришлось ему попрощаться с ней, так и не поняв, какими отныне станут их отношения.

И потому неудивительно, что в то воскресенье, сидя в кругу семьи на Монмартре, он был молчалив и задумчив. Все ли в порядке на работе, поинтересовался отец.

– Все хорошо, – ответил Тома. – Месье Эйфель лично сказал, что мне заплатят обещанную премию.

– И напишут твое имя, – гордо добавил отец.

– Как только башню достроят, придется искать другую работу. – Тома предпочел сменить тему.

– Как Эдит? – спросил Люк, когда после обеда братья вышли прогуляться.

– Нормально.