Постоянно повторяющейся темой бесед Одзаки и Зорге в течение зимы 1934–1935 годов, похоже, был вызывающий все большую тревогу ультранационализм, поскольку он был тесно связан с вопросом отношения Японии к Советской России. Вообще говоря, националистическое движение в Японии до сих пор состояло из двух течений — традиционалистского и радикального. Хотя последнее предпочитало лобовую атаку на бастионы капитализма, оба течения были непримиримо враждебны к коммунизму и считали Советский Союз естественным врагом японского государства. Поскольку армия боролась за обретение абсолютного контроля над судьбами Японии и с этой целью поощряла и использовала фанатичный национализм, отсюда следовало, что изучение обоих проявлений ультранационализма и любых сдерживающих его факторов становилось жизненным интересом для Зорге.

Еще раньше, в июле, на одной из встреч, состоявшейся в промежутке между их первой встречей в парке Нара и переездом Одзаки в Токио, Одзаки дал Зорге подробный отчет о различных кознях и «инцидентах», устроенных правыми и радикалами в предшествующие годы, и особенно об убийстве премьера Инукаи 15 мая 1932 года. Они тогда встретились в храме Хейян в Киото. В знаменитом саду, гуляя среди цветущих лотосов и слушая стрекотание цикад в летнем зное, они могли подробно обсудить все вопросы, не очень боясь быть подслушанными.

Вся подобная информация, включая и чисто историческую, не подлежащую передаче в Москву, добавлялась к тому капиталу специализированных знаний, которые Зорге усердно приобретал, и потому эти беседы имели для него огромную ценность не только как основа для выводов, которые он мог сделать как журналист и шпион, но также как средство, позволяющее произвести впечатление на германское посольство своей проницательностью и точным анализом событий в стране.

Потребность в дальнейших сведениях о крайне националистических течениях заставила Одзаки еще раз прибегнуть к услугам — на этот раз в самой Японии — своего старого сотрудника Каваи Текичи. Последний питал искреннее уважение к Одзаки, на которого он смотрел как на патрона. Каваи в мае 1932 года провел три недели в застенках японской полиции в Шанхае, после чего в июле этого же года вернулся в Японию и, не теряя времени, разыскал Одзаки, чтобы попросить у него совета и, без сомнения, заверить, что полиции в Шанхае не удалось напасть на след группы «Джонсона». Одзаки посоветовал ему на время «лечь на дно», но в конце 1932 года одобрил решение Каваи вернуться на континент, на север Китая, чтобы там работать на китайских коммунистов.

Одзаки сам сопровождал Каваи в Пекин, где пробыл два или три дня и где вновь встретился с Агнес Смедли, чтобы обсудить будущую миссию Каваи в этом районе. Каваи должен был с определенным интервалом времени выходить на связь с некоторыми китайцами (их имена не установлены), информируя последних о деятельности японской армии и отношении к ней местных китайских лидеров. Потом Одзаки вернулся в Японию — якобы из отпуска.

На деньги, полученные от китайского связника, Каваи открыл в Тянцзине книжный магазин — как раз напротив помещения, где располагалось «Подразделение специальных служб» японской армии в Тянцзине. «Подразделение специальных служб» — организация, отвечавшая за политические операции и разведку и потому имевшая отношение ко все делам — как законным, так и не очень, затрагивавшим японские интересы на континенте.

История жизни Каваи включает недолгую активную работу, когда он был еще совсем молодым человеком, в двух сугубо националистических обществах, поддерживаемых консервативной партией Сейукаи в японском парламенте. После своей первой поездки в Китай в качестве журналиста в начале 1928 года он стал известен, как «китайский ронин» — несущий эмоциональную нагрузку термин, означающий для одних патриотически настроенного японца, всегда готового любой ценой способствовать росту влияния своей страны в Китае, а для других этот термин звучал пренебрежительно, означая, на их взгляд, типичных ушлых «саквояжников». Обстоятельства жизни Каваи как в Японии, так и в Китае способствовали его тесному общению с различными правыми авантюристами, и сам он не стремился оборвать эти связи после своего обращения в коммунизм. Хотя «обращение», вероятно, слишком сильное слово в случае с Каваи, чтобы охарактеризовать процесс его мышления, поскольку он, похоже, не имел сколько-нибудь определенных идеологических убеждений, хотя и был искренним в своих симпатиях к китайским коммунистам. Скорее всего, вскоре после его первой поездки в Китай Каваи просто осознал, что они были предвестниками будущего. Но его услуги Одзаки как в Китае, так и позднее в Японии были мотивированы скорее чувством личной преданности, нежели побуждениями твердо убежденного в чем-то человека. Каваи не был интеллектуалом и, тем не менее, сохранял стойкие моральные обязательства перед Одзаки. Очевидно, что Зорге и иногда Мияги считали Каваи не более, чем безмозглым приживальщиком — вердикт, игнорирующий понятие о человеческом мужестве. Ведь Каваи пережил жестокие допросы, находясь под арестом в полиции Шанхая, а вскоре ему пришлось пережить куда более мучительные испытания.

Книжный магазин Каваи в Тянцзине бьи удачно расположен, поскольку репутация его хозяина и его связи бывшего правого активиста и «китайского ронина» сделали Каваи persona grata в «Подразделении специальных служб», размещавшемся как раз через дорогу от магазина, что, в свою очередь, давало возможность собирать массу информации, ценной для китайских коммунистов. Однако отношения Каваи с китайскими связниками все более обострялись, пока окончательно не прекратились. После чего он снова вернулся в Японию, чтобы встретиться с Одзаки и «выяснить, — как он писал, — что делать дальше». Было это в феврале 1934 года. Одзаки велел ему отправиться на север Китая, где и оставаться, пока с ним не установят «какого-нибудь рода связь». Но уже через год — в марте 1935 — Каваи вернулся в Японию, нашел Одзаки в его токийской квартире и вновь попросил указаний.

На этот раз Одзаки посоветовал ему оставаться в Токио. Каваи, соответственно, чтобы «выполнить указания Одзаки и решить немедля неотложную проблему обеспечения средств к существованию», отправился жить к другу, которого он называл Фуита Исаму и который жил в пригороде Токио. Каваи познакомился с ним на севере Китая. На самом деле Фуита был связан с «Подразделением специальных служб» в Тянцзине. Однако летом 1933 года в Токио он оказался вовлечен в странный, причудливый заговор, известный как «Дело солдат, посланных богом» — предположительно, coup d’6tat (государственный переворот). Солдаты эти, как намекали уже давно, включили в свою программу уничтожение всего японского кабинета одним ударом — бомбардировкой с воздуха. Роль Фуиты во всем этом была второстепенной. Однако «Дело солдат, посланных богом» лишь подчеркнуло тот факт, что друг Каваи был прислужником крайне правых, а это означало, что Каваи попал, можно сказать, на стратегическое место для сбора необходимой группе Зорге текущей информации об ультранационалистическом движении.

И тем не менее Каваи не был в непосредственном контакте с самим Зорге, ему даже не сообщили, что Зорге теперь в Японии. Хотя Одзаки познакомил его с Мияги. Как-то в начале мая 1935 года Одзаки сказал Каваи: «Я полагаю, что тебе, должно быть, скучно и потому хочу познакомить тебя с хорошим парнем. Он только что вернулся из Франции и, поскольку друзей у него нет, он сказал мне, что ему необходим компаньон. Иди и познакомься с ним».

Одзаки устроил обед на троих в ресторане Уено, и на этой первой встрече Каваи и Мияги сразу понравились друг другу. Одзаки уехал домой около полуночи, оставив молодых людей развлекаться дальше. В результате Каваи оказался мертвецки пьян и на следующее утро к своему удивлению обнаружил, что его доставили через весь город на такси к одной из знакомых девушек Мияги. Так началось сотрудничество Мияги и Каваи, продолжавшееся в течение последующих восьми месяцев. Каваи стал субагентом Мияги и начал работать на группу Зорге.