— Виорика! Я тебя предупреждал, чтобы ты не трогала моих гостей. Ко мне, так ведь? — строго осведомился он у Аллегри.

— У меня еще лошадь с повозкой, — он махнул рукой в сторону телеги. — И человек. Вероятно.

Хозяин некоторое время выглядел озадаченным, затем, почесав затылок, все-таки пригласил его внутрь.

— Вы тут пока располагайтесь, а я пойду с телегой разберусь. И вот, заберите свои деньги. За постой потом заплатите.

У гостиницы вид был запущенный. Аллегри даже пожалел, что вошел сюда, или, если быть более точным, "его вошли". Она гораздо больше походила на пристройку к кузнице, чем собственно на гостиницу — тут и там валялись гвозди, мечи без рукоятей, подковы и посуда, а также нечто, что можно было бы назвать потугами на искусство. Впрочем, присмотревшись, художник решил, что хозяин не лишен вкуса, просто почему-то не доводил свои вещи до конца.

Аллегри разгреб себе место на лавке. Виорика присела напротив, на металлическую бочку с дыркой на боку, и рассматривала Аллегри с таким видом, как будто тот — опаснейший насильник-рецидивист, а она — оскорбленная невинность. Лет уже этак двадцать.

— Неужели это было последнее ваше платье? — спросил он.

Ответом ему был негодующий взгляд и скорбные мимические морщины.

— Вы, может быть, сломали жизнь безвестной сироте! — патетически воскликнула она. — Может быть, она, эта несчастная женщина, прошла многие километры пешком по заснеженным холмам, чудом избежав смерти от свирепых волков, бандитов и голода!

— Виорика, у тебя оба родителя, слава богам, живы, какая сирота, какие волки? — в прихожую протиснулся хозяин. Из-за своего роста ему пришлось сложиться чуть ли не вдвое, чтобы пройти внутрь. — Ваша лошадь и телега на заднем дворе, — сказал он. — Живы и накормлены.

Аллегри с трудом себе представлял зрелище накормленной телеги, но от комментариев воздержался.

Женщина теперь дулась. Это смотрелось бы почти правдоподобно, снизь она градус накала эмоций. Кажется, и хозяин ей не верил — не обращая никакого внимания, он повернулся к художнику и пригласил его осмотреть комнаты. Точнее, комнату. Каморку.

Почему это заведение называлось гостиницей, понять было трудно. Сюда, при желании, можно было втиснуть пятерых человек, но Аллегри сильно сомневался, что кто-то захочет здесь остановиться. Все, начиная от пыльных маленьких окон и заканчивая готовыми вот-вот развалиться кроватями, говорило об отсутствии в доме женской руки.

Его "каморка" выглядела немногим лучше, чем остальные комнаты. По стенам, выкрашенным светло-зеленой краской, шла узкая роспись в виде виноградных лоз, а единственное окошко прикрывали белые занавески. Поправка — когда-то белые занавески.

Между двумя кроватями был зазор размером в полшага. Достаточно, чтобы не застрять, но не более.

Художник присел на краешек кровати и невольно задумался, а что он здесь делает.

Кто-то открыл входную дверь, Ян, стоящий в коридоре, оглянулся.

— Красные небеса, Ксаш! — воскликнул он. — Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть, — он исчез из поля зрения Аллегри.

Художник почувствовал, что упускает из виду часть головоломки. Виорика, которая так и болталась в коридоре, тоже выглядела озадаченной.

— Ты с ним? — спросила она беззвучно. Художник кивнул. Взгляд "селянки" посерьезнел, и на этот раз — Аллегри видел — это была не игра. Ее лицо сразу стало более осмысленным и даже приобрело некоторое подобие интеллекта.

Она пошевелила губами, как будто собиралась что-то сказать, затем, передернув плечами, вышла из гостиницы. Хозяин окликнул ее, но она не отозвалась.

— Вздорная баба, — бросил он, провожая Ксашика в ту же комнату. Аллегри пришлось поджать ноги, чтобы дедок смог пройти.

Тот оглядел каморку.

— Ты что-то поменял здесь? — спросил Ксашик.

— Разве? — удивился хозяин, почесывая затылок. — Хах, а точно. Занавески. Ты, как всегда, глаз-алмаз, Ксаш. Пойдем выпьем, я угощаю!

Дед, кряхтя, поднялся с кровати — за время разговора он успел на ней посидеть, полежать, даже попрыгать, не ногами, а так, сидя — и вышел в коридор.

— Аллегри, ты с нами? — спросил Ксашик.

— О, так вы вместе, — понял, наконец, хозяин, — то-то я смотрю, телега знакомая…

У художника было двойственное ощущение. С одной стороны, если его угощали, он не отказывался. С другой, идти почему-то не хотелось.

"Наверное, я просто устал", подумал он.

Ян и Ксашик ушли, в доме стало тихо. Художник задремал, и это было так хорошо и правильно, что стук снаружи страшно раздражал.

Стук?

Аллегри проснулся. За окном стемнело, но не настолько, чтобы на фоне окна не была видна чья-то тень.

Флейта и карты были на месте. Художник, по своему обыкновению, спрятал их в постели, а сам подобрался к окну. Судя по силуэту гостя, это была женщина. Аллегри немного расслабился.