Анри встретил почтальона на лестничной площадке, когда выходил из квартиры. Варжюс, верный своему характеру, ответил на той же неделе. Анри разорвал конверт и с невозмутимым видом прочитал написанные в спешке строки.

Le Grand Dieu – хороший человек, понимающий. Думаю, если ты повинишься, он может тебя простить. Самое главное, он знает, что ты наездник! С нетерпением жду твоего возвращения, мой друг.

– Хорошие новости, приятель? – Почтальон засунул сложенный журнал в почтовый ящик с цифрой сорок семь.

Анри скатал записку в шарик и сунул в карман:

– Простите. Я не говорю по-английски.

«Два пути», – сказал Le Grand Dieu. Почему он не предупредил его, что очень скоро они превратятся в один?

Анри открыл входную дверь и вошел в узкую прихожую. В квартире стоял одуряющий запах переваренной капусты. Он закрыл глаза, представляя, какая гадость его ждет на ужин. Услышал какой-то странный звук и остановился. Из гостиной, обклеенной обоями с выпуклым рисунком, раздавались громкие рыдания.

Дверь открылась, и из кухни появилась Флоренс. Она миновала коридор, подошла к нему и поцеловала.

– В чем дело? – спросил он, надеясь, что она не почувствует запаха алкоголя.

– Я им сказала, что после рождения ребенка мы уедем во Францию.

У нее был спокойный голос, руки аккуратно сложены на животе. При слове «Франция» рыдания усилились.

Анри непонимающе смотрел на жену.

– Я давно об этом думала. – Она взяла его за руки. – Ты дал мне все – все! – Она посмотрела на свой живот. – Но сам ты несчастлив здесь. Тебе слишком тяжело среди узколобых людей, и к лошадям в Англии другое отношение, и все такое. Поэтому я сказала маме с папой, что, как только мы оправимся после родов, ты увезешь меня туда. Как видишь, мама приняла все это слишком близко к сердцу. – Она всматривалась в его лицо. – В Кадр-Нуар тебя возьмут обратно, дорогой? Уверена, как только я освоюсь, смогу создать уют для тебя в маленьком домике. Выучу французский. Буду воспитывать ребенка. Что скажешь? – Обескураженная его молчанием, она начала теребить манжет. – Я хотела сказать им, что мы уедем сейчас. Но не уверена, что могу благополучно родить, не имея возможности даже разговаривать с врачами… Да и мама сойдет с ума, если не сможет быть со мной рядом. Но я им сказала, что уедем, как только родится ребенок. Я правильно сделала, Анри?

Смелая, красивая англичанка. Анри был тронут до глубины души. Он ее недостоин. Она даже не представляет, как близок он был… Он подошел к ней и спрятал лицо в ее волосах.

– Спасибо, – прошептал он. – Ты не представляешь, что это для меня значит. Я обеспечу нам лучшее будущее… нам и нашему ребенку.

– Я знаю, – сказала она тихо. – Анри, я хочу, чтобы ты снова летал.

Уже на подходе к домику Анри услышал детский плач. Пронзительный вопль заполнил тихую улицу. Он знал, что увидит, даже не входя в комнату.

Она склонилась над кроваткой, шептала успокаивающие слова, поглаживала младенца. Анри подошел ближе, она обернулась. Бледное лицо и усталые глаза выдавали долгие часы, проведенные в тревоге.

– Давно она плачет?

– Нет, не очень. – Флоренс выпрямилась и посторонилась. – После того, как мама ушла.

– Почему тогда?..

– Знаешь, я боюсь брать ее на руки, когда тебя нет. Руки совсем не действуют. Чашку уронила сегодня днем и…

Он стиснул зубы:

– Дорогая, с руками у тебя все в порядке. Так доктор сказал. Тебе не хватает уверенности в себе.

Он взял Симон из кроватки и прижал к груди. Она сразу успокоилась. Маленький ротик открывался и закрывался – она искала грудь. Флоренс села на стул в углу, протянула руки и сомкнула их вокруг ребенка, только когда он был в безопасности у нее на коленях.

Пока она кормила дочку, Анри стянул сапоги и аккуратно поставил у порога. Снял куртку и водрузил чайник на плиту. Он наконец нашел работу на железной дороге. Не самую плохую. Теперь, когда он знал, что это временно, все казалось не таким уж плохим. Они молчали. Тишину в комнате нарушало только жадное чмоканье младенца и шум редких машин за окном.

– Выходила сегодня?

– Хотела… Но, как я уже сказала, боюсь брать ее на руки.

– Родители купили нам коляску. Могла бы положить ее туда.

– Прости.

– Не за что извиняться.

– Но мне правда жаль.

– И напрасно. Если бы ты все не усложняла. Если бы меньше тревожилась о ребенке, прекратила бы нелепые жалобы на то, что у тебя якобы не действуют руки, на воображаемые головокружения.

– Нервы, – сказал врач, когда через несколько недель после рождения Симон Флоренс начала жаловаться, что ее тело работает не так, как положено.

Иногда такое случается с только что родившими женщинами, объяснил врач Анри и матери Флоренс после осмотра, когда они стояли в узком коридоре. Им видятся ужасы и опасности там, где их нет. У некоторых случаются даже галлюцинации.

– По крайней мере, она привязалась к ребенку, – заметил он. – Какое-то время нужна помощь бабушки. Пока она не привыкнет к материнству.

Что мог сказать Анри? Он только согласно кивнул, поражаясь тому, что они не видят, как каждый атом его души и тела стремится в сторону Ла-Манша.