Шрифт:
– Если ты спрашиваешь, кто ушел из дома, то да, он. Но в тот момент мы оба понимали, что нам следовало отдохнуть друг от друга.
– Хотите снова сойтись?
Наташа почувствовала, что покраснела:
– Не в этом дело. А почему ты спрашиваешь?
Сара отломила крохотный кусочек от пиццы и положила в рот. Прожевала, проглотила.
– Однажды моя Нан'a сказала мне, что надеется, Пап'a умрет первым. Не потому, что не любила его: она беспокоилась, как он справится без нее. Она считала, ей будет легче справиться, чем ему.
– Но вы вместе справлялись.
– Он был совсем другой, пока она была жива. Моя Нан'a всегда могла его рассмешить. – Сара задумалась. – Я его рассмешить не могу. Особенно там. Он ненавидит это место.
– Больничную палату? – (Сара кивнула.) – Ему, должно быть, нелегко, – осторожно заметила Наташа.
– Хуже смерти.
Наташины вилка и нож снова застыли у нее в руках. Сара была, безусловно, права отчасти, как бы чудовищно ни звучали ее слова. Каково человеку, который провел всю свою жизнь на открытом воздухе, занимаясь физическим трудом, в движении, оказаться прикованным к постели, когда его кормят и переодевают, как ребенка? Должно быть, невыносимо.
– Он выздоровеет, – по возможности ровным голосом мягко сказала Наташа. – Медсестра говорила, он идет на поправку.
Возможно, Сара не расслышала. Или это противоречило тому, что она считала правдой. Она сложила вилку и нож на тарелке, давая понять, что закончила, хотя это было вовсе не так.
– Думаете, он вернется домой к Рождеству?
Наташа сняла салфетку с колен, стараясь выиграть время, но даже такая короткая пауза многое значила.
– Трудно сказать, я же не специалист. – (Сара кусала губу и смотрела на улицу.) – Мне жаль, Сара.
Какая она бледная. Кажется, даже похудела немного. Наташе захотелось взять ее за руку.
– Знаю, как тебе сейчас тяжело.
– Мне нужны деньги.
– Прости?
– Мне нужно купить кое-что для Пап'a. Рождественские подарки. Новую пижаму и всякое такое, – прозаично сказала Сара.
Сбитая с толку резкой переменой темы, Наташа положила в рот кусок пиццы и стала жевать.
– Что ему нужно? – прожевав, спросила она. – Могу пройтись по магазинам завтра после работы, если хочешь.
– Могу сама, если вы дадите мне денег.
– Тебе будет некогда. Все твое время занято Бо и школой.
– Могу сходить в обеденный перерыв.
– Не получится. Ты не можешь покидать территорию школы. Не знаю, что еще можно придумать.
– Это из-за того, что я брала мелочь из вашей банки, да?
– Нет. Просто не хочу, чтобы ты снова пропускала…
– Простите меня, ладно? Мне жаль, что так вышло. Я тогда не могла сказать вам о Бо. Я верну деньги.
– Это не обязательно.
– Тогда позвольте мне купить вещи для Пап'a. Я сама должна их выбрать, – настаивала Сара. – Я знаю, что ему нравится. – Она повысила голос. – Они постоянно воруют его туалетные принадлежности и одежду, а я не могу ничего купить, так как социальные органы забрали его сберегательные книжки. Я бы не просила, если бы у меня был другой выход.
Наташа утерла рот салфеткой.
– Тогда пойдем вместе в субботу утром. Купим все, что ты хочешь, а потом я отвезу тебя в конюшню.
В глазах Сары она прочла, как та относится к этому предложению.
Почему она хотела пойти одна? Потому что дело было не в пижаме? Потому что ей были нужны деньги на что-то другое? Или просто она была не в силах переносить Наташину компанию? Она почувствовала, что безумно устала. Сара смотрела в окно с непроницаемым видом, как в самом начале.
– Хочешь что-нибудь еще? Мороженого?
Сара покачала головой. Она даже не смотрела на Наташу.
– Тогда заплачу по счету, – устало сказала Наташа, – и нам пора. Я не предупредила Мака, что мы пойдем в ресторан.
Она ей не доверяла. Сара ругала себя за то, что брала деньги из Наташиной банки с мелочью. Если бы не это, она бы сумела получить деньги, когда они ей так нужны.
Она поставила ногу на сумку, успокаивая себя, что главное сокровище на месте. Социальные органы забрали пенсионную и сберегательные книжки Пап'a, чтобы вовремя платить арендную плату, но они ничего не знали о его облигациях выигрышного займа. Если бы ей удалось их обналичить и избегать встреч с Мальтийцем Салем еще какое-то время, она могла бы от него откупиться. Она представила его лицо, почувствовала его руку на своей груди, услышала слова, которые он шепнул ей на ухо, и содрогнулась.