— И чтобы вы после этого предприняли? — спросил Мердок.

— Ничего, — ответил Тревельян. — Разве смогли бы мы переселить десятки тысяч, может, даже миллионы мужчин, женщин и детей, приехавших по доброй воле, начавших новую и радостную жизнь, пустивших корни, растящих новое поколение? Если не физически, то это невозможно по политическим и моральным причинам. Они стали бы защищать свои дома, а мы не смогли бы бомбить их, верно?

Только тебя одного мы могли бы засадить в тюрьму… теоретически… конфисковать твою собственность. На практике же ты бы сделал все, чтобы мы не могли до тебя добраться, не пожертвовав другими людьми, и это стоило бы нам очень дорого. Ты создал бы колониальное правительство и утвердил бы конституцию, провозглашающую тебя отцом-основателем и пожизненным президентом Доброй Удачи. И тогда люди стали бы сражаться за тебя. И поэтому, чтобы не нарушать собственного запрета на агрессивные войны, Союзу пришлось бы простить все твои преступления ради сохранения оставшихся научных и культурных ценностей.

Тревельян замолчал. Он чувствовал усталость, в горле пересохло, и ему хотелось курить, но он не посмел достать трубку под дулами бластеров.

Мердок кивнул.

— Да, ты прав. — Он захихикал. — Спасибо за титул отца-основателя. О нем-то я и не подумал. Как раз то, что мне нужно.

— Но знаешь ли, я не могу этого допустить, — сказал Тревельян.

— А почему? — с искренним удивлением спросил Мердок. — На самом-то деле, что мы здесь имеем? Мир, где остались одни кости. Мне очень жаль, что так случилось, но мертвым уже ничем не поможешь. И это была лишь еще одна раса, одна среди миллионов. Что нового мы можем узнать, роясь среди их костей и этих развалин? Да, полагаю, вы надеетесь обнаружить технические новинки, новые формы искусства или еще что-нибудь такое. Но, вероятно, вы лучше меня понимаете, насколько это нереально. А там, на других планетах, миллионы людей жаждут лучшей жизни!

— В должное время планета будет открыта для заселения.

— И когда же наступит это „должное время“? Сколько из этих миллионов умрут, так и не познав лучшей жизни?

— Новорожденные всегда приходят на смену иммигрантам. Так что в конечном результате срок переселения не имеет большого значения.

— Забудем о конечном результате и подумаем о плоти и крови живущих.

Тревельян не смог сдержать свой гнев.

— Хватит демагогии! — рявкнул он. — Ты такой же альтруист, как и боевой лазер.

— А ты, — фыркнула Фаустина, — ты — машина. Мне так хочется убить тебя… разобрать на части!

— Подожди-подожди! — воскликнул торопливо Мердок. — Остынь. Давайте говорить спокойно и рассудительно.

На мгновение он опустил взгляд на землю, а затем выпрямился, повернулся лицом к Тревельяну и сказал:

— Я обрисую тебе ситуацию. Обнаружив хвост, мы решили вести тебя за собой, потому что после того, как станет известно, что в этом районе есть сверхновая, сюда хлынут ученые, и кто-нибудь другой мог бы обнаружить нашу Добрую Удачу.

Ты мог бы повернуть домой, не садясь на планету. В таком случае мы бы полетели к ближайшим планетам с людьми-колонистами и привезли бы их сюда. И обосновались бы на Доброй Удаче до того, как ты успел бы растормошить свою Службу. И этого оказалось бы вполне достаточно, чтобы вы отказались от любых действий против нас.

— Я догадывался о твоем плане, — произнес Тревельян. — По пути домой я собирался облететь каждый из миров Скорпиона и объявить, не уточняя местоположения Доброй Удачи, что ее заселение запрещено для сохранения культурных ценностей. И переселение сюда, сознательное нарушение этого запрета послужило бы оправданием нашему вмешательству и насильственной депортации людей. Служба должна поддерживать свой авторитет.

— С чего ты взял, что вернешься домой? — спросила Фаустина. В ухмылке Фаустины сквозила ненависть.

— Остынь! — повторил Мердок. Потом обратился к Тревельяну: — Я надеялся, что ты приземлишься, и я не ошибся. Я помахал перед тобой красной тряпкой, разве не так? Видишь ли, я знал, что у тебя корабль гораздо слабее моего. И вот ты в моих руках.

— И что вы сделаете со мной? — спросил координатор.

— Ну… э-э… должен признаться, кое-кто из моих людей… э-э… жаждет крови, — ответил Мердок. — Но я не вижу смысла в твоем убийстве. Мне бы этого не хотелось. Для корди ты славный малый. И на Земле не имеют ни малейшего представления, куда мы направились. Я не собираюсь возвращаться туда — все мои дела уже улажены. И если меня впоследствии спросят о тебе, я… э-э… отвечу, что и ведать не ведал, что ты преследуешь меня. Наверное, с тобой случилась какая-нибудь беда, и я очень сожалею. Возможно, я даже воспользуюсь твои ботом, чтобы пустить корди по ложному следу.

Его маска притворной застенчивости отпала. Он сиял.

— Вот что я тебе скажу, Майк, — продолжил он. — Где-нибудь в океане найдем тебе остров, оставим инструменты, запасы продовольствия и покажем, какие растения можно употреблять в пищу. Считается, что вы, корди, — философы. Что ж, времени для размышлений у тебя будет достаточно. Я даже попытаюсь найти тебе женщину. А потом сам отвезу тебя в космопорт, который мы построим. Ну как, это честное предложение?

Тревельян вдохнул полной грудью, решимость крепла в нем.

— Вот что я понял. Вы что, всерьез собираетесь забросить меня на необитаемый остров, чтобы я не смог сообщить об этом деле?

— Тебе еще повезло, — заметила Фаустина. — Но раз уж у Хуана такое мягкое сердце, то да, собираемся.

— Вы осознаете, что ваши действия являются серьезными нарушениями прав личности? — спросил Тревельян. — Вы осознаете, что вмешиваетесь в действия офицера Союза, находящегося при исполнении своих обязанностей?

Мердок побагровел.

— К черту твои обязанности!