– Девушка, извините, что отвлекаю, но машина, кажется, сломалась, – обернулся ко мне старый водитель.

– Да что у вас за такси такое! И что мне прикажете делать! Вызывайте новую машину, чините эту, или что вы там делаете в подобных случаях, Вам-то, конечно, может быть, и все равно, но мне – то до места как-то добраться надо! Не пешком же я пойду!

– Кстати, можно и пешком, мы буквально сто метров не доехали, сейчас налево завернете, и сразу за углом будет Ваш клуб, – выступил со странным предложением кавказский дедушка.

– Вы сейчас шутите? Посмотрите, какой ливень разыгрался! – негодовала я, но, подумав, тут же добавила: – Ладно. Куда, говорите, мне идти?

– Вон там налево завернете и на месте, – повторил для меня мужчина.

– До свидания, – я уже собралась хлопать дверцей нерабочей машины, как почувствовала, что меня схватили за руку.

– Эй, красавица, оплатить забыли! – прохрипел голос из кабины водителя.

– Еще чего! То есть мне сейчас пешком колошматить неизвестно сколько и при всем этом еще и такси оплачивать! Ну, уж нет! Прощайте, голубчик! – поставила я на место пожилого мужчину.

Кстати, насчет близости клуба меня не обманули, стоило мне только выйти из злополучного такси и в свернуть в ближайшем повороте, как в глаза сразу же ударила ярко-красная неоновая надпись «Апокалипсис 4D».

Наивное сознание принялось вытанцовывать победоносные па – впервые в своей жизни я видела такой шикарный клуб – мраморная лестница с переливистыми узорами по всей длине выводила к золотистому фонтану, двигающегося в такт играющей музыке, в сторону от водяного танцора был большой коридор, застеленный красной ковровой дорожкой, покрытой звездной россыпью сверкающих блесток, по всему периметру прохода были установлены ослепляющие светом ночного праздника стеклянные софиты, а в самом центре прохода, вдохновляя королевским величием, возвышался большой серебряный шар, похожий на те, что раньше висели в дискотечных залах, только раз в пять больше и гораздо грандиознее.

Смотря на все, можно было сделать только один вывод – ночь обещает быть жаркой!

Точка. Последняя запись в дневнике.

Любить нельзя использовать. Каждый сам решает, где ставить запятую. Сегодня и я решил. Любить нельзя, использовать. Точно. Решено. А еще дружить нельзя, использовать. Хотя ведь все на самом деле так наоборот… в идеале. А в жизни все так, как я сказал минутой ранее. Ни один человек никогда не сможет испытать радости за ближнего, никогда не сможет испытать его счастье… Не отняв его у него. Зарекаюсь(!) Больше никогда никому не рассказывать о своих чувствах! Клянусь семью клятвами, заверяю семью молитвами… Или что там обычно еще говорят в таких случаях? Я не знаю, правда… Я и личного дневника никогда в руках-то и не держал… Но сейчас понимаю, что на данном жизненном сегменте мне и поговорить-то не с кем, кроме как с тобой, кипа бумажных листочков… Знаешь, бумажный, а я ведь даже не понимаю, почему у меня в руках сейчас именно ты, а не стопка таблеток или остро заточенное лезвие… Неужели я так дорожу этой жизнью, что не только не решил разорвать с ней связь, не медля ни минуты, но и даже принялся искать психологической помощи, изливая тебе душу и пытаясь найти в бездне белизны твоих листов какой-то некий путь к исцелению? Если я это уже делаю, то, наверное, где-то в глубине себя тандем моего сознания и разума уже приняли положительное решение, посылая некий улыбчивый знак будущему… Но я целиком этого не хочу… Я вообще ничего не хочу…

Мы встречались с ней почти три года… Да, возможно, кто-то скажет, что сей срок излишне не серьезен и его стоит расценивать не более как затянувшуюся детскую игру в подражание взрослым, но я сейчас в таком состоянии, что готов отрубить язык любому такому оратору. А еще многие говорят, что современное поколение разучилось любить. Так вот, я типичный отпрыск чрева модернизации – ношу кеды, хожу в рваных джинсах, разговариваю по айфону, цепляю вай-фай во всех кафешках, но я не иссохший от недостатка чувств сломленный прутик – я обычный человек, с сердцем, циркулирующей в нем кровью и летающими возле него эмоциями. И она такая же – чистая, добрая, как сорванная ромашка, подаренная маме на семейный праздник – чистое воплощение светлости, только в ее случае – в человеческом обличий. Знаешь, листовой хранитель моих чувств, нас даже иногда называли психами, нет, не теми сбежавшими с пути разума умалишенцами, а просто созданиями не от мира сего. И ведь правильно называли. Когда я был с ней, я был в зоне недосягаемости для всех остальных, причем это проявлялось не только в отключенном мобильном устройстве или статусе оффлайн во всех соцсетях, нет – меня не было вовсе, я будто исчезал с орбиты Земли, принимая притяжение какой-то другой планеты – планеты под ее именем – Анжелика. И пускай, с точки зрения науки, это невозможно, я все равно это испытывал. Знаешь, ты сейчас можешь не верить. Мне будет абсолютно все равно, мне вообще сейчас на все все равно. Я будто в железном панцире – в кольчуге, отделяющей меня от всех в этом безразличном до чувств мире. А когда я был с ней, я чувствовал совершенно другое. Я даже ходил иначе – не по земле, а по одуванчикам, причем как-то поверху – не качая солнечных головок. да что уж там скромничать – я летал. Даже более того, я возвышался куда-то к солнцу, туда, где багровый закат горит ярко-рыжим цветом ее волос. Хотя не все ли равно сейчас. Ведь мне уже недоступно ни солнце, ни одуванчики, ни даже то самое ощущение полета… Но, как известно, счастье не может оставаться без хозяина, поэтому вся эта лирическая картина любви нарисована красками чувственного сентименталиста уже давно, словно по наследству, если здесь, конечно, уместно это сравнение, перетекло к Илье – моему когда-то лучшему другу и единственной родной душе, брату, как я его называл, причем не кровному, а душевному. Пожалуй, это все, что способен связать в более-менее правдоподобную цепочку мой раздраженный разум. Все остальное произошло как-то вообще без моего ведома, но как бы это ни было парадоксально, с прямым моим участием. А сейчас мне остается лишь проклинать тот злосчастный день, когда я впервые открыл тепло этих изящных солнечных лучиков Денису и когда познакомил его с ними воочию. Что было дальше, известно всем, кроме меня. Знаешь, продукт древесной переработки в кожаной обложке, это словно график – все точки входят во множество решений, но одна выколота, там вот я и являлся этой самой черной дырой на всемирном холсте непонимания. Нет, конечно, я не навсегда останусь столь несведущим в обстановке ослом. Даже более того, я уже им не являюсь, сегодня эти двое слепых фонарщика таки пролили свет истины на темные джунгли неведения. Хотя, впрочем, что за чушь я несу? Банально все – моя девушка ушла к моему другу. Все. Конец. Точнее сказать – урок. Для меня. Для них же… а черт знает, что сейчас будет с ними. Меня это как-то совсем не волнует… Хотя я сам не знаю, что меня волнует… Сейчас я в абстракции, где-то за гранью всех миров… Где-то на периферии жизни и смерти…

Привет, мой разговорчивый блокнот, признаюсь честно, это утро одно из самых паршивых в моей жизни – мир будто перевернулся вверх тормашками, выставляя на созерцание свою не самую привлекательную сторону… Не могу сказать, что я пребываю в диком состоянии угнетения или по-прежнему пожинаю вкус вчерашнего депрессивного сумасбродства…Нет. Все не так. Хотя лучше бы уж было именно так, причем во всем цвете красок с метанием остроконечных предметов в их фотографии и адским хохотом над тишиной… Но в действительности все гораздо хуже – мне просто плохо. Нет ни злости, ни непростительных суицидальных замашек, и даже сердце не рвется на испепеляющие сами себя кусочки. Мне просто банально паршиво. Даже не знаю, с чем сравнить… Ну, как будто бы ты поставил двадцать штук евро на победу любимой команды, а они взяли и продули, а прямо после окончания матча твой друг звонит тебе и сообщает, что его приятель продает новенькую ламборджини, о которой ты мечтал последние десять лет за девятнадцать пачек иностранной валюты… Как-то так… И это продолжалось до тех пор, пока порчу не сняла Вика, вытащившая меня в кафе.

– Ой, да ладно тебе, она даже не секси телочка, так девчонка… Таких многочисленно.

– Вик, я любил ее.

Моя подруга – сокурсница с театрального факультета жеманно закатила глаза:

– Ну, и вот что я должна тебе ответить? Да, ее кожа напоминала топленое молоко, глаза – двух резвых солнечных зайчиков, а смех затмевал самую чудесную песню, услышав которую даже продюсер Димы Билана обернулась бы и достала из сумки бумаги на заключение контракта.

– Спасибо…

– Ежкин кот! Антон! Ну, значит, не такой уж она и ангел, раз способна на такое.

– Хм…

– А этот твой Костя… Мне он никогда не нравился.

– Ты просто ревновала меня к нему…

– Ну, да, а на какой такой лес ты гулял с ним больше, чем со мной, я вообще тоже френдик.

– Лес?

– Да, я решила отучиться материться… Все-таки в актрисы мечу, плохо с такой привычкой… Хотя я тут, – Вика театрально сморщила носик, – жить не собираюсь, а Шварцнегеру со Сталлоне будет гладко на мои русские выражения…

– Вик, ты как ребенок, у моих одноклассниц такие фантазии в пятом классе прошли, – я засмеялся над подружкиной наивностью…