Я самоотносим, я — книга, читающая книгу. Одинаковый софт, разное железо. Софт — это воспоминания, желания, части моей личности, но я сделан из жидкого серебра, а оно остается твердым, только пока держит мою форму. Я — неорганическое существо… нет, не лезь туда, не надо определений. Меня сделали.

Где-то там, позади, я вырос из серебряного озера. Меня сделали люди, живущие на этом корабле. (Да, люди. И да, живущие.) Я использую местоимение „Они“, не „Она“, не „Оно“, называю „людьми“, их там много, они социально взаимодействуют друг с другом, но я понятия не имею, как они выглядят, зачем меня сделали и почему их корабль все это вытворяет. Я знаю о них меньше, чем молоток о том, кто держит его за ручку, — меньше, чем атом в середине этой ручки, — но меня создали именно таким и поставили сюда по какой-то причине.

Все так и не иначе», — подумал Фурд, глядя на пауков, парящих между ним и кораблем. Они не двигались, черные на фоне серебра «Чарльза Мэнсона». Парили, сомкнув строй, и он видел лишь пять или шесть тел, но сотни торчащих позади, иногда переломанных конечностей, синтетики походили на статуи богини Кали. Он знал, что попытается их остановить, когда они войдут в кратер. Не хотел этого, но и принуждения не осознавал; его просто таким сделали. Действие было неизбежным, сродни дыханию, хотя Фурд стоял в открытом космосе и не был живым.

По какой-то причине он обернулся, посмотрел в глубины кратера и совершенно не удивился тому, что оттуда вышло. Оно встало рядом с ним в открытой пасти кратера, лицом к паукам.

Команда на мостике не могла прийти в себя, глядя на фигуру, стоящую в пасти кратера. Они разглядели только то, на кого она похожа, а Фурд понял, что она есть. Он прочувствовал язык ее тела, жестов, поведения. Он знал, что скрывается за ее глазами.

Экран сфокусировался на лице существа.

— Это не просто… — начал Фурд, но горло свело. Коммандер глубоко вдохнул, широко раскрыв рот, ощущая, как поднимается и опускается грудь. — Это не просто копия. Не конструкт. Это я, все, чем я являюсь, там есть душа, самосознание, там есть все.

— Как вы об этом узнали? — спросил Смитсон.

— Вы бы тоже узнали, если бы смотрели на себя. Оно знает все, что знаю я, но ему известно о том, что его сделали, и сейчас оно пытается понять зачем. Не оно. Я. Я знаю, что меня сделали, я пытаюсь понять зачем… Для такого нет слов, слова не работают.

Фурд посмотрел сквозь экран мостика в собственную серебристо-ледяную душу и почувствовал холод.

На экране фигура повернулась, взглянув в темные глубины кратера. Ей навстречу шли другие и одна за другой становились рядом.

Фурд повернулся и увидел, как они идут ему навстречу.

Кир была первой. Серебристо-серая, всех оттенков серого, от почти белого до почти черного. Она подняла руку в приветствии. Ногти с таким же безупречным маникюром, как у него, темно-голубые на «Чарльзе Мэнсоне», здесь темно-серые. Юбка при ходьбе, как обычно, изящно покачивалась, а Фурд, как обычно, почувствовал возбуждение.

«Мне даже эрекцию дали», — подумал он, захотел вынуть член и посмотреть, но, кажется, сейчас было не время. Он ожидал, что тот будет серебристо-серым.

Кир улыбнулась:

— Коммандер.

— Привет, Кир.

«Они позволяют мне слышать произнесенные слова прямо здесь, в открытом космосе». В безвоздушном пространстве звуки не слышны. Но стоять и дышать в нем тоже нельзя, а Кир дышала, как и Фурд; ее грудь под блузкой поднималась и опускалась. Голос был таким же, как на «Чарльзе Мэнсоне», таким, каким его помнил коммандер.

Он снова осмотрел ее сверху донизу.

— Я знаю, вы так одеваетесь, чтобы возбуждать меня. И возбуждаете. Вам идет. Вы прекрасны.

Она не успела ответить, к ним подошли Тахл, Каанг и Смитсон. Тахл, стройный и изящный, как Кир, но легче ее. Каанг, милая, непримечательная, пухлая и перепуганная. И Смитсон…

Смитсон выглядел странно, на «Чарльзе Мэнсоне» он и так был серым. Отличались только глаза: обычно теплые и золотые, сейчас они стали средних оттенков серого. Когда он протянул конечность для приветствия, Фурд услышал влажное бульканье.

Они обладали самосознанием. Фурд на «аутсайдере» сразу все понял, стоило ему взглянуть на себя, и что-то в их облике делало это очевидным. Физически и духовно они ничем не отличались от своих оригиналов, тех, кто заново осознавал себя каждое утро своей жизни; тем не менее они знали, что их сделали, они знали, что будут защищать кратер. Они также понимали, что им нужно войти в корабль и найти своих создателей, и понимали, что никогда так не поступят.

Команда пришла и встала рядом с Фурдом в пасти кратера, воображая (они могли воображать, им дали и такую способность), что те, другие я на «Чарльзе Мэнсоне» — нет, не другие, их я: слова толком не работали — думают.

— Видите? — сказал Фурд остальным. — Они — это мы. Они — все, что мы есть. Скажите, что это не так.

— Что будем делать, коммандер? — спросила Каанг. Она, всхлипывая, смотрела на себя и остальных в кратере.

— Что будут делать они? — спросила Кир. Она тоже не могла отвести глаз от пробоины.