На расстоянии трех-четырех сотен метров находилась другая стройка, на соседней улице — еще две. Видно, все эти старые кварталы будут сносить и застраивать заново. Где-нибудь да окажется в нем нужда. Но вдруг и здесь работают только члены профсоюза? Лайош решил обратиться прямо к подрядчику. «Не знаете, где я могу найти господина подрядчика?» — спросил он возчика, который как раз сгружал песок со своей телеги. В шорохе сыплющегося песка, грохоте катящихся повозок, лязге и звоне трамваев тот не понял, чего хочет Лайош, и только смотрел на него усталыми глазами. Вместо него Лайошу ответил молодой каменщик с тонкими усиками. «Тебе господин подрядчик нужен? Срочно?» — «Срочно», — обрадовался Лайош. «Тогда иди вытаскивай его из постели, спит он еще». Лайош, пристыженный, отошел. «Не знает еще, видать, господских обычаев», — рассмеялся и возчик, который по ответу каменщика понял, что нужно было этому парню.

Теперь Лайош не смел сразу идти к следующей стройке; его снова высмеяли, и неудача сильно убавила в нем решимости. Поблизости был небольшой сквер; он устроился там, размышляя о том, до чего грубы кругом люди. Раз у них есть работа, они себя уже господами считают, сердито думал он, и его охватила обида и гнев на сестру. Чего ждать от людей, если родная сестра живет тут, в этом городе, на этой же стороне Дуная, живет в довольстве, а он с пустым желудком сидит на солнце, под кленом с резными листьями. Нет, не такой была Мари, когда после смерти матери они остались одни. Если в доме совсем нечего было есть, она кукурузу приносила под фартуком, выбирала початки, в которых были лиловые зерна — такие он любил больше всего. Он видел перед собой шелковистые усы на початках, слышал свежий веселый хруст снимаемых листьев. До чего сладки были те желтые и лиловые зерна, когда разваренный, лопнувший початок появлялся на вилке из дымящегося горшка…

Когда он проснулся, в сквере вокруг стояло несколько детских колясок. Одна оказалась почти рядом с ним, никелированные ее ручки ослепительно сверкали на солнце, а возле, между коляской и скамьей, ковылял годовалый малыш. Он потрогал колено Лайоша и, заглянув в осунувшееся, заспанное его лицо, сказал: «Пе-пе…» Молоденькая нянька оттащила ребенка; Лайош, сконфуженный, вскочил на ноги. Шея его затекла от неудобной позы. Если дети вон встали, то и подрядчики должны уже быть на месте, подумал он и направился к стройке, которую высмотрел, перед тем как задремать. Но теперь Лайош был осторожнее и сначала постарался разведать, что и как. Он зашел в коридор из толстых бревен, сделанный для прохожих, и оттуда разглядывал открытые внутренности строящегося дома. Меж обнаженными участками стен виднелись толстые железные балки, в двух местах ходил вверх и вниз подъемник, на положенных там и сям мостках расхаживали рабочие. Лайош тянул вверх шею и думал, выдержит ли у него голова, не закружится ли на высоте? Он был готов на все, лишь бы ходить по настилам так же уверенно и спокойно, как эти вот запорошенные песком и пылью люди. По доскам, заменяющим лестницу, спустился приземистый господин; за ним шел пожилой рабочий, по виду старшой. Внизу они прошли в отгороженный досками угол — что-то вроде конторки. «Мне бы господина строителя», — обратился Лайош к стоящему у входа в дом рабочему. «Инженера или подрядчика?» — спросил тот равнодушно. Лайош, наученный горьким опытом, рабочим уже не доверял и не стал говорить, что ему нужен тот, кто нанимает поденщиков. «Того, который зашел вон туда», — он показал на конторку. «Туда зашел? Коли зашел, так и ступай за ним, и нечего спрашивать», — скорее нетерпеливо, чем зло, проворчал рабочий.

Лайош постучал по полуприкрытой дощатой дверце, потом, не дождавшись ответа, вошел. На козлах лежала широкая доска — это был стол, за ним сидел приземистый господин. Он внимательно читал какую-то бумагу вроде счета и ставил сбоку, против чисел, галочки. Старшой стоял рядом, терпеливо ожидая вопросов. «Дырчатого кирпича достаточно будет?» — спросил приземистый и тут заметил Лайоша. «Вы что, молодой человек?» — дружелюбно повернулся он к нему, подняв указательный палец, чтобы остановить мастера, пустившегося было в объяснения. «Работу ищу, барин», — подобострастно сказал Лайош. Тот пожал плечами и опустил палец; мастер продолжал рассуждения насчет дырчатого кирпича. Лайош упрямо ждал. «Сожалею», — обернулся к Лайошу, выслушав объяснение, подрядчик и углубился в другую бумагу, тоже похожую на счет. «Барин, я за половинную плату согласен», — еще раз попытался добиться своего Лайош. «Ступайте, ступайте, не мелите чепуху, милый мой», — сказал господин, продолжая спокойно делать пометки и задавая вопросы. Выйдя, Лайош снова поднял глаза на голые стены. Как старательно он работал бы! Видно, весь город сговорился против него, чужака… Пока он топтался, подошел старшой. «Вот что, парень: если я тебя здесь еще раз увижу, пеняй на себя!» — рявкнул он. «А чего он хотел? — спросил рабочий, который все еще стоял у ворот. — Работу за половинную плату? Ну, появись тут еще, мы тебя быстро располовиним!» — крикнул он вслед Лайошу, который поспешил унести ноги.

Неудача эта совсем его подкосила. С будильником в заплечном мешке стоял он на горячей от солнца мостовой, не зная, что делать. Со вчерашнего дня он не только ничего не ел, но и даже не пил. Он понятия не имел, где вообще в этом городе можно напиться. Можно было бы, конечно, войти в чей-нибудь дом и попросить воды у привратника, но у него уже не было сил ни с кем разговаривать. В это утро Лайош открыл новый закон человеческой души: нельзя просто так, когда вздумается, обращаться к прохожим. От частого обращения и его силы убывают так же быстро, как слюни от частых плевков. Ранним утром на набережной или после того, как он подремал в сквере, у него эти силы были, но сейчас он их все истратил — и теперь заново должен копить да еще потом человека подходящего выбрать, на которого их потратит. Ради стакана воды жаль расходовать душевные силы, найдет он и без того как-нибудь колодец или еще что. Он брел в сторону окраин, где было меньше камня и больше зелени, в надежде, что и воду там легче добыть. За стройкой дорога шла вверх, и Лайош подумал, что так он еще заберется куда-нибудь в горы. А вдруг это и есть Холм роз, пришло ему в голову, когда подъем выжал на лбу у него струйки пота. Что холм, это точно; и в садах за затейливыми решетками, конечно, живут господа, такие же, у каких сестра служит. Мысль эта вдруг до того взволновала его, что, окажись сейчас кто-то поблизости, он решился бы обратиться с расспросами. Но лишь горячий воздух струился вокруг, танцевал над размякшим асфальтом. Улица была пустынна, господа прохлаждались за опущенными жалюзи. Лайош взглянул на табличку. Улица Бимбо. Нет, сестра живет на другой. Да и с чего бы здесь могла взяться именно та? Вон здесь сколько холмов, по эту сторону Дуная, и сколько улиц на них! И вообще он не хочет и знать про сестру. Когда Лайош был в солдатах, им офицер говорил: вот на фронте, бывало, отстанет от полка полевая кухня — и шагаешь три-четыре дня без еды. А он всего лишь вчера набил брюхо, и если совсем уж оголодает, так продаст будильник и протянет немного на вырученное. Только бы слюни так не густели во рту.

Он брел куда-то и брел, чувствуя, как темнеет в глазах; и вдруг впереди, метрах в ста, вырвался вверх белый сверкающий пенный столб. Ему пришлось стать и вглядеться, пока он уверился в том, что плеск, который он слышит, — действительно плеск воды. Столб бурлил, клокотал, смеялся и пел; подойдя ближе, Лайош обнаружил у подножия его низкорослого тощего человечка с длинным железным стержнем, раздвоенным на конце. Лайош раздумывал, как ему изловчиться попить, но к столбу и подступиться было нельзя. Весь бы вымок, прежде чем поймал бы ртом глоток воды. Однако и стоять так, в почти невидимой россыпи прохладных ласковых брызг, было невыразимо приятно. Человечек в форме, видно, привык, что люди глазеют на его столб, и не обращал никакого внимания на подошедшего парня. Так они и стояли с двух сторон водяного столба: человек в серой форме — равнодушно опершись на свой стержень, Лайош — томясь от жажды, ловя губами, ноздрями летящие брызги. Наконец человечек, решив, что воды достаточно, ловко вставил ключ куда-то в основание водяного столба, и упругая струя начала опадать. Она уже не пенилась, лишь бурлила несильно. Лайош замер от страха, видя, что еще чуть-чуть, и она исчезнет в земле. «Мне бы попить», — сказал он человечку, обретя силы в сознании грядущей опасности. Тот повернул ключ немного назад, и струя опять подскочила, стала толщиной с руку, поднялась до высоты колена. Пальцы у человечка словно знали, насколько открыть кран, чтобы можно было напиться. Лайош наклонился и открыл рот; глотку, нос, глаза, шею ему залила, залепила, разбиваясь о лицо, свежая живая струя, и это было куда лучше, чем пить из стакана. Словно вся кожа его сплошь была в пересохших глотках и все глотки молили, просили хоть немного воды. «Да не так надо, парень, а снизу», — сказал человечек, и черное, морщинистое его лицо распустилось в улыбке. Чтоб показать свое дружелюбие, он даже сам наклонился к струе и, вывернув голову, так ловко ловил губами падающую воду, что не замочил себе ничего, только разве подбородок. Потом закрыл кран до конца.

Лайош, видя, что человечек в форме пьет после него, ободрился. Будто тот чокнулся с ним. Все-таки везде есть добрые люди, думал он, пока шел, как приблудная собачонка, рядом с человечком в серой форме. И так как тот не прибавлял шагу и не отставал, а спокойно шагал бок о бок с ним, Лайош осмелился заговорить. «Это зачем делают?» — спросил он неопределенно. Кто делает и что «это» — он доверял решать человечку. «Сеть прополаскиваем», — ответил тот. «У вас такая работа?» — снова спросил Лайош. «Сегодня — такая». И, видя, что парень не очень-то понимает, что к чему, добавил: «Коммунальные рабочие мы». Это не очень понятное, но доброжелательное разъяснение одобрило Лайоша еще больше. «Трудно туда попасть?» В морщинах на испитом лице человека горделиво заиграла улыбка. Трудно ли попасть? Эх, сколько дров переколол он прежде у барина, сколько посуды перемыла жена. Да и сам барин сколько друзей своих обзвонил, сколько раз обещал, что уж теперь-то наверняка, а потом все равно ждать пришлось. А этот думает: взял, пришел — и сразу выдадут тебе серую фуражку с номером. «Н-да, легко ничего не дается, — сказал он вслух, вздыхая скорее с гордостью, чем с сочувствием. — Вы, что ли, хотите туда попасть?» — «Мне все одно, лишь бы попасть куда-нибудь. На стройке я был, в Матяшфёльде, да работа остановилась, а здесь вот никак не могу устроиться по строительному делу». Лайош сам подивился, как он здорово это сказал: «на стройке», «работа остановилась», «устроиться по строительному делу»; кто может так говорить, по тому видно, что он настоящий строитель. Человечек с ключом под мышкой выслушал его серьезно, потом ответил: «Это точно, людей много, ох как много», стараясь скрыть довольное выражение: дескать, он-то и в людском этом море не лишний.

Они подошли к следующему крану; человечек поднял крышку, вставил ключ, но, прежде чем повернуть его, дал Лайошу добрый совет: «Я вам вот что скажу: коли хотите чего добиться, ищите работу здесь, в этих виллах. Здесь всегда человек на что-нибудь нужен: корты ровнять, гравий таскать на дорожки, бассейн рыть. Вот перекапывать, жаль, сейчас нечего, весной легче было работу найти. Сможете себя показать — считайте, больше беспокоиться не о чем. В этих виллах сплошь большие люди живут: председатели акционерных компаний, правительственные советники, директора школ. Если они кого-то полюбят, обязательно устроят на жалованье. А уж с жалованьем, известно, и девки будут крепче любить». И он лукаво подмигнул Лайошу. Вишь какой здоровенный парень, и ноги, и руки что лопаты, а вот он и в годах, и собой не вышел, а будь он холост, так любая девка скорей за него ухватилась бы, чем за этого парня. Он повернул ключ, и струя вырвалась так стремительно, что обоим пришлось отпрыгнуть. Лайошу, благодарному и расчувствовавшемуся, казалось, что струя эта взлетела у него в груди, взлетела, заполнив голову пенящейся надеждой. Очень, очень мудрым нашел он совет, который дал ему этот коммунальный рабочий. У помещика в их деревне тоже были корты, и ему уже виделось, как он, Лайош, ровняет катком красноватый шлак, а помещик подходит к нему и спрашивает: «Ну, Лайош, так куда же тебя устроить, на трамвай или коммунальным рабочим?» Лайошу не терпелось попытать счастья в первой же вилле. «Погодите-ка», — сказал он, когда человечек в форме собрался закрыть кран. Он еще раз нагнулся к струе, вывернув голову, и снова напился. «Видите, всему надо учиться», — сказал человечек. Лайош от души поблагодарил его, и они попрощались, пожав друг другу мозолистые ладони.