Жужика снова нажала ручку двери. «В делах, дорогая Эмма, родственников не существует», — донесся голос бородатого, и Лайош вспомнил про обман с железом; вожделение, владевшее им по пути сюда, вновь обожгло его и заставило, коли уж барыня недоступна, выложить свою тайну этой белокурой барышне. «Барыню-то, бедняжку, как облапошили по неопытности», — сказал он с подобострастной улыбкой, ощущая в спине сладкое, щекотное тепло от совершаемого предательства, от того, что в этом поединке он оказался не с подрядчиком и поденщиками, а с белокурой служанкой. Но на чистом, как у девы Марии, лице он не увидел ничего, что бы вознаградило его за его жертву. «Просто диву даюсь: в чем другом она уж такая практичная. Я и одежду всегда с ней хожу покупать», — только и ответила барышня. «Я бы много чего мог рассказать…» — начал Лайош, понизив со значением Голос. Но прежде чем он успел заикнуться об арматуре, девушку позвали. «Тери!» — крикнула барыня. Теперь он по крайней мере имя ее знал. «Вот хоть этот счет! — донесся из комнаты сердитый бас инженера. — Быть не может, чтобы на дом ушло тридцать четыре центнера железа. И к тому ж не указано, что точно куплено. Вы бы хоть счета мне присылали». Лайош не слышал, что сказала ему хозяйка: сердце его стучало где-то в самых ушах, заглушая другие звуки. С минуту он чувствовал лишь гнев и обиду, что бородатый так обошел его с железом. Но потом в груди неожиданно стало чисто и легко. Словно вдруг миновала, ушла сама собой какая-то грозящая ему опасность.

В конце концов хозяйка и бородатый решили, что выплатят сегодня рабочим лишь половину жалованья. На обороте расписки Лайошу велели поставить свое имя, потом написали, что вместо четырехсот пенге выдано двести. Лайош так стыдился своих корявых, разъезжающихся букв, что даже забыл встревожиться, не притянут ли его потом к ответу за эту подпись. Барыня отсчитала четыре бумажки по пятьдесят пенге и положила их в конверт вместе с письмом. Прежде чем сунуть конверт во внутренний карман куртки, Лайош свободной рукой проверил, не продрана ли там подкладка; деньги пока грели другую руку. Огромная сумма так перепутала все его мысли, что он, уходя, забыл даже бросить взгляд в сторону кухни, где мелькала Тери. Шуршали по мостовой колеса велосипеда; двести пенге, как воспаленная рана, жгли ему грудь возле сердца. Вот бы взять и свернуть сейчас в сторону! Неделю он бы жил как кум королю. Сел бы в какую-нибудь молочную и болтал бы с девушкой в белом переднике, продающей хлеб. Конечно, сначала бы надо было купить одежду. А то сбежать куда-нибудь за море. Или в Россию! Поденщик один говорил, там хорошая сейчас жизнь. Лайош знал, что не повернет руль в сторону и через несколько минут вручит деньги подрядчику, но тем приятнее было мечтать, что мог бы сделать он с этими двумястами пенге. Там, где дорога шла на подъем особенно круто, он слезал с седла и шел пешком, толкая велосипед. Он не спешил — пусть деньги подольше греют ему сердце.

Вдруг Лайош оцепенел и покрылся холодным потом. А что, если нет в конверте двухсот пенге! Может, они нарочно отсчитывали бумажки у него на глазах, а сами одну купюру оставили у себя в кулаке? Видывал он, как такое проделывали бродячие циркачи. Если пятидесяти пенге не хватит, значит, сам бог решил за него — с остальными придется сбежать. Лайош неуклюже сунул руку в карман; пальцы его поначалу ничего не нащупали рядом с блокнотом. От испуга он чуть не вырвал карман вместе с подкладкой. Но потом рука сразу нашла бумагу. Простой синий конверт не был заклеен. Лайош пересчитал деньги, потом прочел и письмо. «Уважаемый Имре, вы хотите прижать меня к стенке своими рабочими. Но на что прикажете ссылаться мне? До сего дня вы меня заставили выплатить по счетам и жалованья по крайней мере на две тысячи больше, чем вложено в дом». Мимо прошел трубочист, Лайош заметил его в последний момент и так испугался его черных щеток, что засунул письмо в карман как попало. И лишь потом, сидя на велосипеде и одной рукой держа руль, другой расправил конверт.

Время шло к вечеру. Рабочие, в субботние дни кончавшие работу в два часа, чтобы к ужину добраться домой, давно уже сидели или лежали в тени за сарайчиком. Когда Лайош подъехал к участку, некоторые поднялись, глядя из-под ладони, как он слезает с велосипеда, другие позвали подрядчика, который одиноко потел в сарайчике. Лайош издали протянул ему конверт. Подрядчик со страхом смотрел парню в лицо, словно в глазах читать было легче, чем на бумаге. Первым делом он торопливо сосчитал деньги, мусоля толстые пальцы, на которых грубые, жесткие ногти и пухлые подушечки на фалангах сочетались, как скупость натуры и ненасытная тяга к наслаждениям. Когда купюры были надежно зажаты в кулаке, он пробежал глазами письмо. Лайош ждал, что станет делать подрядчик. «Водал, сколько полагается за неделю?» — спросил тот, роясь в бумажнике. «Около двухсот сорока пенге». Подрядчик вытащил две двадцатки. «Видно, туго у них с деньгами, — сказал он, презрительно кривя губы. — На будущей неделе я не стану свои добавлять». Люди молчали; Лайошу же сладостное и греховное чувство, все еще волнами поднимавшееся в душе, подсказывало, что железом, видно, дело не ограничилось — подрядчик и с жалованьем надувает хозяйку.

Деньги наконец оказались в потертых бумажниках, и поденщики пустились в долгий путь домой, за который вознаградят себя воскресным сном. К понедельнику мрачные мысли немного рассеялись. Много надо перетаскать раствора и уложить кирпичей, пока не придет суббота и с нею — выплата жалованья. Но в понедельник хозяйка пришла на строительство с бородатым, и они вдвоем переписали весь материал. Рабочие носили воду, поднимали раствор на веревках, клали бетон, но в то же время запоминали то, что говорили хозяйка и инженер, и в обед у них сложилась полная картина. Один слышал: «Этого песка хорошо если на два дня хватит». Второй: «На крышу десять-двенадцать центнеров надо железа». Третий: «За кладку и так уже переплачено». Хромому сказано было: «Господина подрядчика, как появится, пришлите в контору к господину инженеру». Подрядчик появился на стройке в конце обеда. Несколько человек, злорадствуя про себя, тут же столпились вокруг, остальные расположились поодаль, зрителями, готовыми наблюдать. «Утром здесь бородатый с хозяйкой был», — начал один. Подрядчик отмечал что-то у себя в блокноте. «Ну и как, не упал он с лесов?» — спросил он после некоторого молчания, исподлобья взглянув на рабочих, толпившихся вокруг его столика. Те вежливо посмеялись, посматривая друг на друга: кто следующий. «Все записали: песок, щебенку, известь, кирпич, железо, цемент, даже те три доски, из которых навес над сортиром сколочен». Подрядчик с головой ушел в блокнот. «По мне — пусть записывают». Водал, скручивавший цигарку на ящике из-под раствора, бросил взгляд на пештского каменщика, сидевшего у его ног. «Уж так считали, так считали», — сказал сзади молодой поденщик, который слышал, что за кладку уже переплачено. «И пускай считают, — с воинственным видом встал подрядчик из-за стола. — Они думают, наверно, что кирпичные работы можно сделать за те деньги, какие они там высчитали. Вы сами видели, сколько бетона ушло на фундамент». Насчет бетона все считали, что ушло его действительно много, и покивали, соглашаясь с подрядчиком. Тот совсем осмелел: «На бумаге работа ни черта, конечно, не стоит, а тебе приходится соглашаться: чего не наобещаешь, по нынешним-то временам, чтобы подряд получить. А как выяснится, что из ничего чего не построишь, так и начинается сразу: вор, растратчик, мошенник…» Довод был убедительный. «И благочинный денежки любит», — сказал серб. «Вас, господин подрядчик, на отчет вызывают, — выкинул последнюю карту хромой. — Строго-настрого велел господин инженер: „Как только явится, тут же пошлите ко мне в контору“. Так что я вот передаю…» Но подрядчик чувствовал себя в седле. «Пойду, когда захочу. Постыдились бы родственнику такие приказы передавать. Если отец мой бедняком был, так я на задних лапках ходить перед ними обязан за то, что в родню к ним попал?» Последние слова никакого отношения к делу не имели, но должны были повлиять на общественное мнение. Подрядчик знал, что и как говорить поденщикам. «Вы-то знаете ведь, сколько мы с женой спину гнем, сколько трудимся — не меньше, чем вы или другие бедняки. Меня им из моего домика не удастся выгнать, сильно тут просчитался господин инженер. И вообще, у меня тоже голова на плечах есть, я свой дом на младшего брата записал». Такая предусмотрительность окончательно покорила поденщиков. «Тогда они на вас, господин подрядчик, много не заработают», — ухмыльнулся хромой. «Пускай раскошеливаются, коли вилла нужна», — сказал редкоусый и нагнулся к носилкам с раствором. Работа возобновилась; подрядчик бродил по участку еще час или два и, уходя, громко сказал Водалу: «Ну, я пошел, чтоб домой успеть с пятичасовым». Это значило, что ему наплевать на приказы господина инженера.

На другой день он вообще не появился на стройке. Рабочие, подавленные, притихли: они-то рассчитывали по крайней мере еще на четыре недели работы, а теперь сидят на этой богом проклятой стройке, без хозяина, проедают деньги и не знают, что будет завтра. После работы один из пештских каменщиков не пошел домой, остался с поденщиками жарить сало на костре. Водал тоже был здесь, из-за Маришки, хозяева которой куда-то уехали на несколько дней. Все понимали: нынче вечером будет что-то вроде совета. Главный разговор начал все тот же Даниель, зашедший на огонек костра. Выйдя из темноты, он встал за спиной у хромого, выстругивавшего прутик, насаживать сало. Среди сидящих и лежащих — вокруг огня темных фигур, у которых колеблющееся пламя высвечивало то поднятое колено, то отливающий медью нос, то откинутую в сторону руку, лишь он один, стоящий, весь был темен и неподвижен. «Что, правоверные, правду ли говорят, что теперь вы двойное жалованье станете получать? Говорят, большой спор идет у господ: каждый хочет надбавку платить», — начал он в обычном своем тоне. Одна-две тени хмыкнули — не то смех это был, не то возглас досады.

«Нынче и носа не показал господин подрядчик», — поспешил выложить новость чей-то голос. «А барыня-то так с ним хотела потолковать. Дьявол их знает, кто из них прав», — подлил масла в огонь редкоусый. «Кто чужие денежки сумеет присвоить, тот, значит, и прав», — мудро заметил Даниель. «Стало быть, все правы, один только я не прав», — разозлился вдруг серб. «А что, — покивал Даниель. — Сядут вот родственнички рядком, потолкуют и скажут: и чего мы спорим из-за паршивых двух-трех тыщ пенге? Отдадим-ка их лучше нашим братьям из Сентэндре». «Знаете, сказал бы я все-таки кое-что про этого вашего подрядчика, — вступил в разговор каменщик, который жил в Пеште и в артели был посторонний. — Что это за подрядчик, который даже щиты для лесов взаймы где-то берет? Видно, никогда не строил двухэтажных домов». «Но-но, ты-то в этом много ли понимаешь?» — взыграл вдруг в душе у хромого сентэндрейский патриотизм. «Это уж точно», — поддержал его серб. Но каменщика задело за живое. «А вы этого белобрысого не выгораживайте. Такой клоп, коли изголодался, так присосется, что три года будет кровь пить. Думаете, с поставщиком они не были вот так? — и он протянул к огню сцепленные указательные пальцы. — А вообще-то мне наплевать. Мне никого не жалко, у кого рояль дома есть. Только не пойму я, зачем было брать подрядчика из Сентэндре?» «Родня он ей, — тихо заметил Лайош. — Пускай, мол, лучше родственник заработает, чем чужой».

Лайош стоял позади всех, рядом с сестрой. Маришка положила руку ему на плечо, но глазами ласкала Водала, который, задумавшись, стоял напротив, почти не прислушиваясь к разговору. Рабочим объяснение Лайоша не понравилось. Родня? Ну и что из того, что родня: для господ это не такое уж важное дело. Но все молчали, ожидая, не придет ли кому в голову какой-нибудь хороший ответ. «А-а, родня? — сказал Даниель. — Я вот что тебе скажу: коли ты этот сортир наполнишь вдвое дешевле, чем я, то ты им и родня. Подрядчик им достался дешево — вот он и родня. А тот теперь про себя кумекает: коли они на мне по-родственному сэкономили, так я у них по-родственному кое-что украду». «Все равно, он у них четыреста пенге требовал для рабочих за неделю, а нам платил всего двести сорок», — упрямо сказал Лайош, обиженный шуткой насчет сортира и еще больше общим смехом. «Верно. Вор этот подрядчик, Я своими глазами видел, как его жена на пасху салат покупала, — взорвался серб, словно сто шестьдесят пенге были взяты из его кармана. — Я на пасху салат еще и близко не видел, а он тут морочит голову, какой он бедный да несчастный. Вот я пошлю к нему четырех своих сыновей на обед в воскресенье». «Мало мы разве заработали с господином подрядчиком?» — вдруг напал на него хромой, которому чувство преданности, видно, было не чуждо. Лайош еще не видел его таким разъяренным. «Что же, он загнуться должен на этом строительстве? — кипел он, вытаскивая сало из огня. — Если он погорит, то и нам не видать больше работы. Для нас, чем больше он из господ вытянет, тем лучше. А там, где нечего взять, все равно ничего не возьмешь».