– Этой мой братец вас конем сшиб. Мелкий засранец.... Поэтому это я должна перед вами извиняться, а не вы передо мной. Я просто исправляла то, что натворил мой глупый братец.

Ей было неловко передо мной. Она не смотрела на меня, теребила пальцами глупый цветок на пряжке и медленно краснела. А я совершенно по-глупому растерялся и лишь хмыкнул от удивления.

– Что ж, тогда...
– не нашелся я что ответить.
– Зачем же он так гоняет? Люди же кругом.

Она вздохнула, подняла на меня блестящие глаза.

– Я ему уже столько раз говорила, и папенька с ним серьезную беседу имел, а ему все неймется. Чуть что - седлает Бурно?го и на пустыри. Ну, ничего, приедет скоро папенька - он ему хворостиной мозги-то поправит.

И на этой угрозе хозяйка дома оставила меня. Я так понял, что ночевать мне придется в этой комнате. Что ж, тогда надо бы прилечь, а то и вправду голова болит - до тошноты. И кое-как пристроившись на жестком диванчике, я задремал. Но не надолго. Пришедшая женщина из прислуги, бесцеремонно растормошила меня и сообщила, что комната для меня обустроена. И попросила сходить туда и переодеться в чистое. А мне и вправду было неловко за свой вид - брюки грязные, в пыли, сорочка и жилетка испачканы кровью. А дорогое пальто, что валялось в углу комнаты, было вообще безнадежно испорчено - левый рукав разодран в лохмотья, подклад оторван, половины пуговиц не хватает. Такое не починить, только выбрасывать.

В комнате, куда меня определили, было намного лучше. Она находилась на втором этаже дома, а окна выходили прямиком на улицу. И, самое главное, здесь была нормальная кровать с пуховой периной, в которую проваливаешься как в облако. Мне принесли бадью с горячей водой, где я и ополоснулся. А затем переоделся в чистое. Сюда же в комнату мне принесли поесть.

Дело было к вечеру. Стемнело по-осеннему рано, в доме зажгли керосинки. Мне тоже принесли пузатую лампу и сообщили, чтобы я не стеснялся, взял что-нибудь почитать в библиотеке. Но я, устав от приключений, решил лечь спать. Ухнул на воздушную перину, с блаженством уткнулся носом в накрахмаленную и холодную подушку и укрылся с одеялом головой.

Утром я проснулся от легкого, но настойчивого стука в дверь. Я потянулся, зевнул и нехотя выполз из теплой кровати. Передернулся от прохлады воздуха и, сунув ноги в дубовые и стылые тапки, прошаркал до двери.

А за дверью находилась девчушка лет пятнадцати. Из прислуги видимо. Широко распахнув дверь, я вопросительно воззрился на нее. А так как я был в одних лишь кальсонах, то девчушка вспыхнула пухлыми щечками и, опустив голову, быстро пробормотала:

– Вас просят спуститься на завтрак.

И убежала, не забыв искоса бросить взгляд на мой голый мускулистый торс. Я лишь удивленно проводил ее взглядом и уже в пустоту пробормотал:

– А умыться?

Что ж, пришлось спускаться вниз с немытой рожей. Но прежде я оделся и сбегал до клозета, что одинокой будкой торчал в углу двора.

Комнату для приема пищи я нашел сразу же. Самая большая в этом доме, с широким овальным столом по центру и с десятком крепких стульев по окружности. И за столом уже сидела моя спасительнице Мария Степановна и какой-то неизвестный мне мужик под пятьдесят лет с окладистой с проседью бородой и с тяжелым внимательным взглядом. А рядом с мужиком, виновато опустив голову, сидел тот самый лихой парнишка на могучем коне.

– Утро доброе, - поздоровался я, слегка неуверенно. Как я понял, мужик с бородой был главой семейства.

– И вам доброго утречка тоже, - охотно откликнулся мужик и поднялся со стула.
– Меня зовут Степан Ильич... Мальцев,- он подошел ко мне и протянул руку.

Я, в свою очередь, представился тоже.

– Рыбалко Василий Иванович.

– Что ж, рад встрече. Прошу присаживаться, у нас завтрак в самом разгаре, - и широкой мозолистой ладонью он показал мне на стул. И сам он вернулся на свое место и продолжил уничтожать поданное на завтрак.

– Мне моя Маришка рассказала о вчерашнем происшествии. Вы и вправду неважно выглядите, - сообщил он, после того как прикончил последний блин на своей тарелке.
– Я должен перед вами извиниться за своего лоботряса.

– Ну что вы, не стоит, - любезно попытался принизить значимость случившегося и легко коснулся повязки на лице.
– Все произошло случайно.

– А я и не сомневаюсь, что это было случайно, - охотно согласился Степан Ильич, вытирая жирные руки о полотенце.
– Если бы это было специально, то я б Петьку собственными руками задавил. А так просто выдеру его - с неделю на пузе спать будет, - пообещал он и многозначительно повернул голову к своему нерадивому отпрыску. А тот еще больше склонил голову над полной кашей тарелкой и, казалось, забыл как дышать.

– Ну, бать...
– попробовал было он возразить, но отец звонким подзатыльником его осек.

– Молчать! Ешь давай, чего носом кашу пашешь?
– и мальчишка послушно опустил серебренную ложку в тарелку с уже остывшей размазней.

После завтрака, когда хозяин дома поднялся из-за стола, а следом за ним и его дети, он сказал мне:

– Не возражаете, Василий Иванович, если мы прогуляемся?

– Конечно, отчего ж нет?

Он кивнул, жестом отправил своего провинившегося сына прочь с глаз и пошел на выход. Я следом, а за мной, чего я не ожидал, и Марина Степановна. Мы вышли во двор усадьбы, хозяин прикурил толстую папиросу, предложил мне. Я отказался.