Шрифт:
— В избытке все что угодно может стать раздражителем.
— В свое время, — дипломатично заметила Гвен, — мы все переели сладостей.
Магнус зарделся. Напоминание о детстве было ему неприятно. А у Грегори стал виноватый вид.
— Отличный пример, — согласился Векс. — Как бы ни была вкусна какая-то еда, если съешь ее слишком много, то даже ее запах начинает раздражать. Вот так и разум этих людей выработал для самообороны нечто вроде глухоты.
Джеффри вдруг насторожился.
— Но ведь оборону можно преодолеть, Векс.
— Не говорил бы глупостей, — укорила его Корделия. — Мы не о крепостях говорим, а о музыке. Как можно сломать стену глухоты?
— Очень просто, — ответил Векс. — Надо поменять музыку на такую, какая привлечет внимание.
Грегори спросил:
— А как поменять?
Снаружи послышался не то вой, не то стон.
Все испуганно переглянулись, вскочили и бросились к двери.
Выбежав на улицу, Гэллоуглассы стали оглядываться по сторонам, пытаясь понять, откуда донесся звук, но вой утих и сменился грубым ритмичным скрипом и крикливым пением:
Пот и кровь! Гнет оков! Свист бича Сгоряча!Дети остолбенели, а Грегори оторопело спросил:
— Это разве музыка?
— Вероятно, придется пересмотреть терминологию, — высказался Векс.
— Но уж точно, — решительно заявила Гвен, — это не стихи.
— Не знаю, — покачал головой Род. — Но честно говоря, не представлял, что дойдет до такого.
— В этом тексте есть рифма и размер, — заупрямился Векс. — И он должен быть классифицирован как стихи.
— Но откуда они? — возмутился Магнус. — Неужели теперь камни поют?
Род с тревогой обратил внимание на то, что из дверей и окон высунулись парни и девушки.
А по улице шли подростки в одежде из кожаных ремешков. Они ступали в такт с музыкой и хлестали друг друга бичами по оголенным спинам.
— Бичеватели, мазохисты, — пробормотал Род ошеломленно. — Тут ведь нет чумы.
— Но это не покаяние, — сурово проговорила Гвен. — Ты прислушайся, что они поют.
Род прислушался, но не понял, откуда исходят звуки. То ли парни и девицы сами пели, то ли песня доносилась изнутри камешков, висевших у них на груди на шнурках.
Похоть и голод Лупи с плеча! Нету закона Кроме бича! Старые раны Плетью открой, Выгони грех свой, Кровью омой! Бей, не жалей — Вот твоя роль! Нет ничего Слаще, чем боль!— Нет! — дрожащим голосом выкрикнула Корделия. — Не может быть, чтобы кто-то твердил им, что боль приносит удовольствие!
— Однако это так, — сурово поджав губы, проговорила Гвен. — И уверяю тебя, доченька, более наглой лжи я в жизни не слыхала!
— Но если это ложь, почему же камни поют об этом? — озадаченно спросил Магнус.
— Потому, — проворчал Род, — что эти камни кто-то изготовил, и этот тип при желании может начинять их ложью.
— Весьма вероятно, — заметил Векс. — Вполне резонно заподозрить программирование.
Кто-то толкнул Рода, и он покачнулся, возмущенно вскрикнул, хотел было выхватить меч, но в следующее мгновение он снова ударился спиной о стену Трактира, а мимо него пронесся трактирщик, крича:
— Нет, сынок! Тимон, нет! Вернись!
Но долговязый Тимон, не видя ничего перед собой, разорвал на себе рубаху и схватил метлу. Пристроившись в конец страшной процессии, он принялся охаживать метлой по спине парня, шагавшего впереди. А за спину Тимона забежала юная девушка, сразу приноровилась к шагу на четыре счета, развязала поясок и принялась лупцевать им Тимона. За девушкой пошел юноша, разорвал блузку у нее на спине и стал бить ее веревкой.
Корделия отвернулась. Пошатываясь и зажмурив глаза, она вернулась в трактир.
— Магнус, нет! — вскрикнула Гвен, потому что ее старший сын вдруг перестал моргать. Его глаза остекленели, он шагнул к веренице бичевателей, его рука легла на пряжку ремня…
Род протянул руку и цепко ухватил сына за плечо.
Магнус скривился от боли и с воплем вырвался. Забыв о пряжке, он потянулся за шпагой.
Род рывком вернул его назад. Но Магнус, так и не избавившись от злости, выхватил шпагу…
Род схватил его за запястье и пригнул его руку к земле. Магнус ухитрился поднять руку, и Род поразился тому, как силен его сын. Но тут подскочил Джеффри, схватил Магнуса за локоть и нажал большим пальцем болевую точку. Магнус вытаращил глаза, обмяк и, взвизгнув от боли, опустил голову. Брат, глядя ему прямо в глаза, выпалил: