– Есть, Овчина, нашел, мля-я, – заорал Папуас, ломясь через заросли, – там лодка и…

– Не ори, придурок! Заткнись. Над рекой слышимость, чучело, знаешь какая?! Говори, чё там. Тише, – прервал бандита Овчина, спрятал бинокль и присел, поправляя приклад винтовки.

– Искал, искал. Там трос притоплен, я аж запнулся. Тянул-тянул. Гляжу – лодка. Так и вытянул ее с реки. Пустая. Только весло в ней и шест.

– Понял. Зашибися пахнет п…я! Медаль купи себе, Папуас, повесь, напиши что от меня. Так. Где этот чудила?

Папуас только открыл рот, собираясь позвать товарища, но Овчина шикнул на него:

– Да, ёп, не ори ты.

– А? Ага. Тыща извинений, старшой. Ща за ним сбегаю.

– Давай.

Папуас рванул в кусты за спиной Овчины, раздвигая густые ветки и матерясь каждый раз, как получал ими по лицу.

– Ой, уро-од! – скривился Овчина и достал КПК, вмиг забыв про глуповатых помощников.

Он провел несколько манипуляций, набрал нужный адрес и текст: «Приболел. Понос. Отлежусь, выйду на патрулирование по маршруту номер 5. Пока без ЧП». Отослав руководству «Правопорядка» лживое сообщение, Овчина ухмыльнулся, убирая «наладонник». Надо же было как-то замылить глаза начальству и объяснить свое отсутствие в Пади. А там, глядишь, за день обернется. Нечего далеко и долго таскаться за вояками, быстрее надо положить их и прихватизировать «янтарек». Вот еще не хватало топать за ними аж до Туманска!

Сбоку показались оба бандита, с шумом продирающиеся сквозь кусты.

– Так. Быстро на лодку и на тот берег. Ноги в руки, ханурики, хабар от нас уходит. Бегом.

– Бегом, пацаны! Ходу, ходу, Мы тут как на ладони, – крикнул Никита, полуобернувшись к носильщикам с раненым сталкером.

– Разведка, поднажми. А то в полкилометре на юг свора псов. И, кажись, они нас завидели! – воскликнул Кулек, приостановившись.

– О, ёп!

– Звиздец.

– Эскимо, ко мне. Меняем наших. Быстро, – позвал майор парня, – Док, держи нам зад. Кэп с Ахмадом вперед за сталкерами.

– Есть.

– Понял.

Никита на бегу сменил Кэпа, Эскимо – Ахмада. Полозков пристроился в арьергард. Темп движения чуть снизился, пока менялись, и Истребитель успел сунуть свой пистолет Бродяге. Тот благодарно подмигнул и скривился от тряски и бега носильщиков. Но вот группа выстроилась в линию и снова увеличила скорость. К ним присоединился Орк, аршинными шагами догнавший товарищей несмотря на тяжелый груз снаряги.

– Орк? – Никита вопросительно глянул на бойца.

– Сбацал сюрприз, командир. Все в ажуре, – отдышавшись, проговорил тот, с полуслова поняв, о чем мысли старшего.

– В темпе, парни. Меняемся чаще. Орк и Док – вы следующие.

– Есть.

Бойцы и сталкеры зигзагами миновали опушку леса и устремились прямиком через холмистое поле, переливающееся от десятков аномалий причудливыми миражами и спектрами.

Поле Чудес!

Смертельное место. Ловушка. Но, похоже, сталкеры-проводники были не только отмычками. Знали свое дело и знали проходы. И повели туда.

Но помнили ли они, что Зона не любит постоянства? Что после Вспышки в ней многое меняется…

Мимикрим был так стар и болен, что вел большей частью оседлый образ жизни. Он старался меньше двигаться, в охоте уже почти не участвовал, обходился легкой добычей вроде крыс, крысаков и одиноких собак. Его способность к мимикрии из-за аномалии, которую он, проворонив, случайно задел лапой, давно перестала функционировать. А, может быть, на ней сказались годы. Желто-коричневая, местами пепельная кожа загрубела, покрылась язвами и щетиной и постоянно чесалась. Рецепторы обоняния притупились, осязание снизилось до уровня человеческого. Щупальца стали вялыми и слабыми – с кабаном им уже было не совладать.

Мафусаил Зоны все равно обожал свою родную местность, просторы и живность в ней. Любую. И пускай здесь стало хуже, опаснее и голоднее, но мимикрим своим мозгом, мало отличавшимся от мозга животного, понимал – жизнь прошла, наступили, может быть, последние ночи существования. Днем он отсыпался, облокачиваясь на обгорелое дерево в перелеске возле Поля Чудес, хотя раньше дремал только стоя, как и все его сородичи. Дерево, такое же старое и скрюченное, как и он сам, казалось безжизненным и дряхлым. Осина в последние годы начала гнить, но после пожара обгорела и омертвела.

Мимикрим часто спал в этом месте, прислонившись сутулой спиной к дереву. Иногда терся о него, и этот массаж доставлял ему неслыханное удовольствие.

А еще он разговаривал с осиной. Может быть, это походило больше на ворчание-бормотание себе под нос, но молчаливое дерево слушало его, не перебивало, а только иногда поскрипывало в ответ.

Еды мимикриму требовалось немного, да и его изношенные органы пищеварения почти не работали, поэтому на большее, чем крысы и жабы, он не претендовал. Высосав из жертвы все жидкости, включающие кровь, лимфу, воду, экскременты, он радовался и этому, довольно кряхтел и улепетывал в свое насиженное место.