Странно было видеть, как два брата единые по крови, но разные по национальности стоят рядом. Они смотрели на меня, исполняя мою последнюю отцовскую волю. В тот момент что-то жгучее загорелось в моей груди и слезы необыкновенной душевной благодати и странного облегчения потекли по моим щекам.

Я сжал в руке «Георгиевский крест» деда Матвея и зарыдал. Удивительно, но я был счастлив настолько, что обнял надгробную плиту моей русской Марии, словно это был не холодный камень, а ее теплые нежные плечи.

Именно тогда я понял — я, бывший солдат и ветеран немецкой армии, больше никогда не вспомню тот ужас, который все эти годы преследовал меня. Я больше не буду вспоминать горящие города и села. Я не буду вспоминать десятки, сотни и тысячи людских тел, убитых во имя торжества зла.

В этот самый миг я почувствовал, что без всякого страха и сожаления ухожу из этого злого и такого любимого мира. Все эти годы, что я прожил после войны, я мечтал умереть здесь, где прошла моя молодость. Где погибли Уве, Мартин, Вольфганг и капитан Крамер. Здесь в России вдали от Тюрингии вдали от Германии.

И вот я умираю в этой холодной далекой от моей родины стране. Я умираю рядом со своей первой любовью и теми, кто отдал свою жизнь ради недостижимого мифа величия Германии.

В последние секунды Марлен Дитрих тихо запела песню где-то в моем мозге, которая для всех без исключения солдат той ужасной войны стал символом любви и верности. Она пела о том, как солдат прощался с девушкой возле казармы у фонаря. Они так любили друг друга, что не могли расстаться. Солдат ушел на войну и там погиб.

Несомненно, это была знаменитая песня Лили Марлен.

Слезы радости, горечи и необычайного облегчения покатились по моим щекам. Грудь еще сильнее сдавила жуткая боль и в тот самый момент сердце, которое билось все эти годы восемьдесят пять лет подряд, последний раз ударило и остановилось…