Дошёл до стены и развернулся.

– Заставляет хранить и беречь своё тело. Она мучительна и изнурительна, но хотя она и угнетает человека и заставляет его страдать, до необходимых пределов она необходима и полезна. Почему, как ты думаешь?
– голосом университетского профессора спросил Бартольд.

Пленник молчал, стиснув зубы.

– Она предупреждает нас об опасности, защищает от ожогов, обморожений и прочих неприятностей, заставляет принять какие-то меры. Также она предупреждает о заболевании и помогает врачевателю найти и устранить причину болезни.

– Зачем ты мне всё это говоришь?
– процедил Мольх, у которого от подобных речей кровь начала стыть в жилах.

– Чтобы ты понял, что тебе сейчас будет очень больно, - Кромник поднял указательный палец вверх и состроил сочувственную гримасу, - Но ты можешь избавить себя от мук двумя словами: "Я подпишу!".

Показал пальцем на стол, где лежали бумаги.

– Вздор!
– выдавил из себя Мольх, глядя стеклянными глазами, - Вы не понимаете, что творите, сволочи! Шкуродёры, живорезы, дерьмо коровье!

– Всё сопротивляешься? Надеешься перебороть нас? Нам всё равно, что ты тут говоришь. Кроме одного - согласия подписать показания и добровольное признание, - ухмыльнулся Бордул, встревая в разговор, - А ну давай подписывай. Мы идём тебе навстречу. Избавь себя от мук! И нас - тоже!

– Добровольного? Согласия?
– вспылил Мольх.
– Где тут добрая воля?!

– Тебе же сказали, ты ставишь не на ту лошадь!
– стукнул кулаком по столу Бордул, краснея от ярости.
– Я там не знаю, что ты думаешь, но подпись поставишь!

– Видишь ли, наш неразумный друг, - ладонью остановил Бордула лектор и обратился к Мольху.
– Нет границы человеческой фантазии, изощрённости в изобретении способов причинить муки и страдания себе подобным. Люди достигли огромных успехов в умении истязать и калечить других людей. Всё, что поставлено на службу человеку и призвано облегчить его жизнь, так же способно ввергнуть его в пучину боли, превратить в нечто сломанное, изувеченное, лишённое всякого достоинства, жалкое и никчемное существо. Сильная и невыносимая боль снижает способности и силы человека. Она способна изменить, а то и растоптать его душевные качества, исковеркать не только тело, но и душу живого существа. Она ломает его, уродует всё самое возвышенное и благородное, что в нём есть. Она творит чудеса.

"Слишком умный, гнида, - подумал Мольх, пытаясь подавить страх и ужас, овладевший им окончательно, - Слишком умный для следователя. Неизвестно, сколько я продержусь, но буду терпеть, пока не сойду с ума или не сдохну. Или всё-таки пойти с ними на сделку?" - неожиданно кольнула сознание провокационная мысль.

– Мы даём тебе последний шанс, - лицо Бордула опять начало переходить из красного цвета в багровый, губы затряслись, - подписываешь, бандит?

Мольх отрицательно мотнул головой.

– Бандиты при дворе короля Ровида не служат! Бандиты пытают других людей!

– Можешь брехать, можешь не брехать, а признание выколотим, гнида!

– Ну что ж, урок опять не был усвоен, - покачал головой Бартольд, - Охрана, Лукас. Повесьте-ка его на вывернутых руках к потолку. Пусть повисит и подумает над своим поведением.

Троица взяла в крепкие тиски Мольха, связали верёвкой его ноги и руки за спиной, и подвесили на предварительно спущенный крюк. Лукас стал крутить барабан, поднимая руки сыскаря вверх. Все присутствующие внимательно смотрели на жертву, как удавы на кролика, ожидая вожделенного "Да, я подпишу!".

Руки бедного сыщика уже вывернулись до того порога, когда человек чувствует неприятное выпирание в лопатках. Ещё выше, и ещё. Сердце Мольха начало сильно щемить, дышать становилось всё труднее и труднее. Он приготовился, сжав мышцы лица до предела. Вес стал всё больше и больше приходиться на связанные руки. И вместе с этим выворачиваемые плечи начали всё сильнее и сильнее болеть. К телесной боли добавилась и боль душевная, ведь он, сыскарь его величества короля Ровида, больше не хозяин своему телу. Что теперь с ним действительно сотворят, что захотят. Как же невыносимо чувствовать себя игрушкой в чужих руках, с которой можно не церемониться! Страдания, как прорвавшаяся лавина, затопила сознание бедного сыщика, сделав его и без того безрадостное положение ещё более печальным и отчаянным. В тот момент, когда он был вынужден встать на одни мыски, из его горла вырвался отчаянный стон боли сквозь стиснутые зубы. Ему казалось, что кожа лопнула, а лопатки вышли наружу. Наконец, тело повисло в воздухе, а под сводами пыточного подвала разнесся уже не стон, а жуткий нечеловеческий вопль.

Сколько образов и сравнений он мог бы найти для описания терзаний, попроси потом его рассказать о своих ощущениях в спокойной и уютной обстановке! Боль напоминала Мольху раскалённое железо, вонзающееся в его плечи. Миллионы ядовитых змей впились в плоть, пуская яд. Собака, намертво вцепившаяся в его тело изнутри. Ему казалось, что на него намотали раскалённую колючую проволоку, и эта боль, как бы окрашенная в ярко-красный огненный цвет, пронзила нутро насквозь.

– Подписываешь? Отвечай, подписываешь?
– звучали то слева, то справа злобные голоса.