— Подумай, кто мог тебя проклясть? — Максу интересно — приключение, отчего бы и нет?

— По-понятия не имею, — говорить тоже больно, слова словно из наждачки, с трудом продираются сквозь горло.

Проф качает головой и советует поразмыслить подольше, вдруг что-нибудь «придет на ум». На ум приходят всяческие глупости — к примеру, не стоило ли согласиться на предложение Аннет — носферату, ужас ночи, готская романтика — и никакие черви и прочие насекомые не страшны. А еще о том, чего хочет добиться Бог из машины в результате своих действий. Чего-то же он хочет, да?

Мне заранее тревожно — у чувака больная фантазия: складывается впечатление, что все легенды, мифы и просто фантастические истории, придуманные целым человечеством за долгое-долгое — относительно долгое — время смешались в чудовищную химеру, материализовались в реальности, но непонятно зачем. С таким могуществом стереть человечество с лица земли можно было много проще, сценарии всех фильмов-катастроф в помощь. Но нет же, некто-нечто выбрал происходящую вакханалию.

Хотел посмотреть, как мы себя поведем? О, увольте. Что-то наше поведение не сильно выходит за рамки обычного — гонки за власть в умирающем мире, закрывание глаз на реальность, много мародерства, чуть-чуть здравомыслия и щепотка альтруизма, предательство, корысть, верность родным и долгу… Все тоже, что и всегда.

Просто развлечение, вроде того, как мальчишки поджигают муравейник и с радостным садизмом смотрят, как мечутся беспомощные муравьи? А еще можно надувать лягушек, что тоже забавно.

Меня просто тошнит мыслями и идеями. А еще тараканами и желчью, ага.

На потолке расцветают кровавые пятна, кровь падает на пол, выделяется из стен. Мне хорошо, я лечу.

— Мира, Мирочка, ты меня слышишь?

Чего им опять надо?

— Проф, смотрите, какое веселое пятно, — на стене из кровавых пятен проступает чье-то лицо, — смотрите, как смешно. Отчего же вы не смеетесь?

— Пятно? — Максу уже не хочется приключений, — нет никакого пятна.

Нет? Не было? И нас нет…

— Нас нет! — мне кажется, я шепчу, но мой крик отражается и возвращается обратно. Нас нет… нет… нет…

— Мира, мира, — колышется красное марево вокруг, зовет.

Потом наступает тишина.

В чувства меня приводит льющаяся за шиворот вода. Сам Макс, взъерошенный и печальный, сидит на краю дивана.

— Совсем из ума выжил? — ему что, мама не говорила, девочек обижать нельзя!

— Ты очнулась, слава богу. Мы уже подумали, что ты окончательно… того, — смущается Макс.

Держи карман шире, я еще поживу. Лет, эдак, до ста или больше.

Кровавых пятен и чужих физиономий уже не видно, зато голова еще кружится, во рту привкус желчи и земли, но все же куда лучше, чем могло быть. По крайней мере, встать, пусть и с максовой помощью, получается. Да и пол шатается не сильно, так, чуть-чуть.

Выпиваю почти литр минералки и только потом замечаю, что чего-то не хватает. Вернее, кого-то.

— А где проф? — как он мог меня бросить в такой ответственный момент? Кошмар, просто кошмар.

— Пошел к твоей маме, — равнодушно, словно не понимая всего ужаса своих слов, отмахивается парень.

Что?! Он совсем рехнулся?!

— Эй, ты куда? — Макс пытается схватить меня за рукав.

— Предотвращать катастрофу, — у мамы слабые нервы, лишние знания ей ни к чему, она и так расстроена.

— Какую катастрофу?

У него что, родителей не было? Или были, но хиппи и пофигисты?

Пока добралась до порога, стало ясно — предотвращать ничего не надо, ибо поздно. На пороге стоял проф, осторожно держа за руку новоявленного братика. Я что-то пропустила?

— Профессор, зачем вы притащили Лешу? — наверное, мой вид в грязной футболке и с непреклонно скрещенными на груди руками забавен — проф чуточку, самым краешком рта улыбается. Бессердечный человек, просто бессердечный!

— Твоя мама пошла к зданию бывшей мэрии, там обещали выдачу вспомоществования, — пояснил профессор, — попросила меня последить за мальчиком, как человека знакомого и ответственного.

Помню, она что-то говорила — вроде, надо встать на учет для получения гуманитарной помощи. И что очереди просто огромные, зато выдают консервы и питьевую воду. Что воду — особенно хорошо, учитывая, что у некоторых из-под крана течет грязь или кровь, или бурая жижа, а то и еще что-то.

Но слово «вспомоществование» звучит ужасно, филолог во мне бьется в конвульсиях и медленно умирает.

— Как ты себя чувствуешь? — проф подталкивает излишне стеснительного Лешу в спину, начинает неторопливо снимать ботинки.