С собой у меня была миниатюрная камера. Я долго думала, стоит ли ее оставлять здесь. Во-первых, аппаратура это дорогая и достаточно редкая, я приобрела ее по случаю в Москве. Во-вторых, не ясно, где ее лучше закрепить. Камера может ничего существенного не засечь, а если вдруг понадобится мне, то я уже не смогу ею воспользоваться, оставив здесь. И поразмыслив, я не стала рисковать и устанавливать без особой необходимости столь нужную вещь. Практичность, без сомнения, одна из лучших моих сторон, и ею стоит гордиться.

Ну что же, сработано неплохо. Я сделала все необходимое, чтобы иметь скрытый доступ к жизни Ожерельева. С чувством исполненного долга я проверила, не осталось ли каких-нибудь следов, на которые может обратить внимание вернувшаяся домработница. Вроде бы ничего такого нет.

Достав из сумочки отмычки, я достаточно проворно справилась с дверью — закрыть ее оказалось гораздо проще, чем открыть.

Беспокоило меня только одно — несмотря на то что я побывала в квартире Ожерельева, я не выяснила, как он выглядит. На глаза не попалось ни одной фотографии, где был бы запечатлен мужчина, которого мне хотя и с трудом, но все же довольно неплохо описал Груздев. «Ладно, обойдусь как-нибудь», — успокаивала я себя. Действительно, это не самое страшное, к тому же не слишком помешает делу.

Закрыв последний замок «торэксовской» двери, установленной в квартире Ожерельева, я почувствовала, как с моих плеч свалилась гора. Такое облегчение испытываешь после преодоления чего-то очень неприятного, на что долго не мог решиться и наконец сделал.

В подъезде был слышен шум. Удивляться нечему — моя сообщница лифтерша выполняла данные обязательства, и даже слишком. Прошло не меньше получаса, а ожерельевская домработница продолжала выстукивать дробь, громко ругаясь на электриков и лифтершу, которых, как обычно, не было на месте в нужный момент.

Я поднялась на два с половиной этажа и снова постучала в обитую железными пластинами дверь с потеками краски.

— Что, милая, можно, что ли, ее отпущать? А то так кричит, так кричит, будто режет ее кто. Никогда таких невоспитанных не видывала. Только то не любовница Леопольда, а домработница его. Они, знаешь, как буржуи живут, и некого на них, супостатов, наслать…

— Ну, теперь недолго им жить, как буржуям, — заверила я свою ответственную помощницу. — Отпускайте ее, Анна Никифоровна, и рассказывайте, каких пирожков хотите. Кроме того, вам полагается гонорар от спецслужб, так что… — Я протянула ей несколько купюр, составлявших сумму, наверняка соответствующую ее месячному окладу.

— Спасибо! — сказала лифтерша приглушенным шепотом. — А что мне с ними делать?

— Все, что только хотите. Перед налоговой инспекцией отчитываться вам не придется, будьте уверены.

За пирожками лифтерша пошла сразу, как только пустила лифт. Меня же буквально снедало любопытство: хотелось хоть одним глазком взглянуть, как выскочит из лифта экономка Ожерельевых. Но решив про себя, что есть вещи, гораздо более интересные, я спустилась вниз размеренным шагом, так что даже голова от бесконечных поворотов лестницы не закружилась.

С легким сердцем сев в машину, я поехала домой и уже в дороге размечталась о горячей ванне, большой чашке крепкого ароматного кофе и хорошем кусочке сыра, без которых жизнь теряет всю прелесть и очарование. Заехав по пути в супермаркет, я купила целых полкило «Эмменталя» и пару слоек к нему. Теперь во мне росла уверенность, что день закончится замечательно.

Еще не открыв дверь, я услышала, что телефон буквально разрывается от настойчивого звонка, но как только я переступила порог квартиры, все стихло. «Мой милый, уютный дом!» — захотелось пропеть гимн для своего жилища. Сбросив туфли в прихожей, я торопилась раздеться и нырнуть в ванну, чтобы смыть усталость, накопленную за долгий день.

Уже выйдя из душа, закутавшись в мягкий махровый халат, я начала подводить итоги случившегося за день. Смолов зерна и засыпав кофе в турку, задумчиво жуя сыр, я переместилась в комнату.

«Итак, что мы на данный момент имеем? Новая ниточка привела меня к курьеру и не напрасно — курьер действительно подменил статуэтки по наущению Ожерельева. Следовательно, теперь подлинник бронзовой Мары у скупщика антиквариата».

Со спокойным сердцем, включив воспроизводящие устройства от «жучков» на полую мощность, так что при желании и мои соседи могли услышать даже шепот в квартире Ожерельевых, я пошла пить кофе и есть сыр. За день я оголодала, к тому же голод усугублялся разговорами про пирожные, пиццу, пирожки и прочие кулинарные изыски, а два крохотных блинчика, которые были экспроприированы мной из холодильника Ожерельева, скорее разожгли аппетит, чем насытили.

Так что, уписывая свой ужин и кофе, я сидела и напряженно вглядывалась в хитросплетение проводов, ожидая, когда «заговорят» мои «жучки». Но зазвонил мой собственный телефон, причем так же надрывно и требовательно, как и тогда, когда я стояла у входной двери и возилась с ключом.

— Иванова, слушаю.

— Здравствуйте еще раз, это Георгий. Вы у меня были сегодня утром…

— Да, помню, Гоша Груздев, курьер «Лавки древностей». Что случилось?

— Я насчет Ожерельева кое-что вспомнил. Он собирался продать статуэтку иностранцу. Немцу, по-моему, но не рискну утверждать. Так вот тогда сделка была назначена на конец недели, точнее, на субботу. А поскольку Мару я смог подменить раньше, встречу скорее всего тоже перенесут. Понимаете?