Следующей ночью он нырнул вновь, и на этот раз заклинание вышло более сильным. Он как следует разглядел занесенную илом посудину. В корпусе зияла пробоина, нанесенная столкновением с рифом. Внутри призывно мерцало золото. Но он вновь почувствовал, как реальность возвращается на свое место, и был вынужден всплыть.

На третью ночь он доплыл до средней палубы и увидел раздувшиеся трупы матросов, подъеденных рыбами. Остекленевшие глаза выпирали из орбит, рты широко раскрылись. Если б только они знали заклинание, промелькнула в его голове мысль, но в большей степени его занимало золото на полу, высыпавшееся из разбитых ящиков. Он думал набрать в карманы столько, сколько сможет унести, но тут заметил прочный железный ящик, вид которого сулил более ценные сокровища.

На стене висел набор ключей. Он по очереди попробовал каждый и попытался открыть ящик, но ни один не подошел. Место одного ключа, однако, пустовало. Тариен осмотрелся. Где бы он мог быть? Его взгляд остановился на одном из матросов, застывшем в пляске смерти недалеко от ящика и что-то зажавшем в руке. Это был ключ. Очевидно, когда корабль начал тонуть, матрос бросился к железному ящику. Что бы там ни было, это что-то очень ценное.

Тариен забрал ключ у матроса и открыл ящик. Он оказался полон стеклянных осколков. Он покопался внутри и нащупал нечто целое — это оказались две бутылки с каким-то вином. Он усмехнулся, подумав о безумстве жалкого алкоголика. Вот что представляло для матроса наибольшую ценность из всех сокровищ "Мородранга".

И тут, внезапно, к Тариену Винлоту подступила реальность.

Увлекшись, он упустил из виду, что его заклинание не будет длиться вечно и все в конце концов вернется на круги своя. Он утратил способность дышать водой. На всплытие не оставалось времени. Ни на что не оставалось времени. Он вдохнул, и холодная соленая вода заполнила его легкие.

Несколько дней спустя контрабандисты, трудившиеся на пристани, обнаружили утопленника — бывшего сборщика. Сами по себе утопленники в Вивеке были не в диковинку, но еще долго моряки обсуждали эту историю за кружкой флина, задаваясь вопросом, как это бедолагу угораздило утонуть с двумя бутылками зелья водного дыхания в руках.

Сто двадцать веков в пустоте, что постигли народ, привели к искушенности во зле. Потом Светлые Боги решили наказать тех неверных духов и разбить неправых кайтифов, этих огромных, нечестивых разрушителей, отвратительных Свету. Жестоко раскаялись они в том, что смотрели на Обливион и увидели там первое темное отродье, и приветствовали их как братьев и сестер.

Царства Победы видели, как велико было зло сбившихся с пути духов, и видели, что они закоснели в грехе и лжи. Они решили тогда покарать племена даэдра и разгромить темное племя молотом и рукой.

Но всегда Тьма будет соперничать со Светом, и велики Силы, что дышат пустотой и вводят друг друга в запустение, и никакая клятва не свяжет их, так глубоко погрязли они в зависти и нечестии. Ибо однажды порталы откроются, и кто закроет их перед поднявшимся приливом?

Городские лесные эльфы живут, довольствуясь вином, роскошью и другими благами торговли с Империей. Они совсем не похожи на своих диких собратьев из племён, обустроившихся в дремучих джунглях. Эльфы из племён Валенвуда живут постоянной войной: если не с каджитами, то с другими племенами, словно состязаясь с ними.

Племенные босмеры, в отличие от цивилизованных народов, воюют не по каким-то стратегическим причинам. Судя по всему, они просто не понимают войны за территории, войны за ресурсы, оборонительной войны. Да, они могут объединиться и вытеснить неприятеля, угрожающего всему Валенвуду, но, в свою очередь, они не видят выгоды в захвате земель для себя. Вместо этого они совершают вылазки на другие племена лесных эльфов: ради наживы, для устрашения, либо же просто со скуки — именно в таком порядке. В ходе рейдов босмеры обычно уводят скот чужого племени, часто что-то (или кого-то) крадут, а потом требуют выкуп.

Такие вот чудные войны время от времени случаются на просторах Валенвуда. Однако они не призваны быть кровопролитными: эльфы порой и вправду погибают, но только по случайности, и в таких смертях как правило раскаиваются. Многие рейды вообще проходят без каких-либо столкновений: проникнуть в стан чужого племени незамеченным и умыкнуть что-то ценное считается вершиной мастерства, причём чем ценнее украденное, тем большее это вызывает уважение. Племенные эльфы веками участвовали в таких вылазках, и их ловкость и проворство вошли в легенды. Название самой известной их поэмы — «Ме Айлейдион» — можно перевести как «Одна тысяча причин таиться».

Если кто-то пал в сражении, то, как велит очень старый обычай, называемый Мясным Мандатом, на третий день тело убитого должно быть полностью съедено убившим его эльфом. На помощь в поедании воину может прийти его семья. Сейчас эта традиция соблюдается только лишь в самых диких и отдалённых от остального мира поселениях.

В то же время традиции «Утренней войны» следуют почти повсюду за городскими стенами. Если эльфа убивают, то предпринимается вылазка в соседнее племя с целью захвата пленных. Убитого символическим образом заменяют пленным — или несколькими, если он был важной фигурой.