«А я чувствую, что знаю твою родину, пустыню Алик᾽р, по твоим стихам, хотя я ни разу не бывал там», — сказал я ему.

«О, нет. Стихи помогут подготовиться к визиту лучше любого путеводителя, но не смогут описать Алик᾽р. Но если ты желаешь познать Тамриэль и стать истинным гражданином мира, ты обязан посмотреть и прочувствовать пустыню наяву».

Больше года ушло у меня на то, чтобы уладить все дела, накопить денег (это было самое сложное) и оставить городскую жизнь ради пустыни Алик᾽р. В дорогу я захватил несколько книг со стихами Велтана.

Эти первые шесть строк из книги моего друга «О вечности праха» дали мне первое впечатление о пустыне Алик᾽р, хотя едва ли оно было правильным. Но моё скупое перо не сможет передать суровости, грандиозности, сиюминутности и непреходящести Алик᾽ра.

Все границы между народами и владениями, что есть на земле, растворяются в движущихся по пустыне песках. Никогда не скажешь точно, в Антифиллосе ты или в Бергаме, и мало кто из местных жителей сможет подтвердить вам это. Они все — и я сам проникся этим — мы все просто в Алик᾽ре. Нет. Мы все часть Алик᾽ра: так будет точнее по философии народа пустыни.

Священное пламя, о котором писал Велтан, я увидел самым первым своим утром в пустыне: бескрайняя красная мгла, которая явилась, казалось, из самых мрачных глубинных тайн Тамриэля. Она исчезла задолго до полудня, и я увидел города Велтана. Руины Алик᾽ра вставали из песка, откопанные порывом сильного свободного ветра — но только для того, чтобы пришедший следом ветер засыпал их. Ничто не вечно в пустыне, и ничто не исчезает навсегда.

В дневную жару я обычно прятался в шатре, размышляя о главном качестве редгардов, которое заставляет их жить на этой первобытной и вечной земле. Они прирождённые воины — поодиночке даже лучше, чем сообща. Лишь то для них ценно, за что им приходится сражаться. Никто не пытается отнять у них пустыню, но Алик᾽р сам по себе грозный противник. И битва продолжается. Это война без ненависти, это священная война в самом прямом значении этих слов.

По ночам я мог созерцать пустыню во всей её сравнительной безмятежности. Но безмятежность эта обманчива. Сами камни Алик᾽ра излучали свет и тепло, источником которых не было ни солнце, ни луны Джоун и Джоуд. Сила камней проистекала из биения сердца самого Тамриэля.

Два года я провёл в пустыне Алик᾽р.

Я вернулся в Сентинель, откуда и пишу. Идёт война с Эбонхартским Пактом и Альдмерским Доминионом. Все мои приятели поэты, писатели и художники подавлены тем, что алчность и гордыня охватила людей и вовлекла их в битву. Дошли до дна, это трагедия. Словами старого редгарда — айсея — полное падение.

Между тем я не могу печалиться. В славные годы, проведённые мной в Алик᾽ре, мне довелось увидеть вековечные камни, которые переживут всех людей. Я составил собственный взгляд на неуловимую и исчезающе прекрасную, неизменную и равно переменчивую землю. Вдохновение и надежда, как камни пустыни — вечны… в отличие от людей.

Старинная данмерская сказка

Жил-был грязевой краб, который сильно страдал. Он хромал, его мучил сухой кашель, помятый панцирь давил и причинял боль. Он всё время чувствовал себя изнурённым и всем, кто мог слышать его, жаловался, что наверняка скоро умрёт.

Шалк отломил от своего панциря кусочек и предложил его грязевому крабу. «Возьми, краб, попробуй скрепить свою ногу», — посоветовал он.

«Нет-нет-нет! — отвечал грязевой краб. — Я уже пытался, но ничего не получилось».

«Краб, — сказал алит, — давай я стукну тебя по панцирю? Он расколется, и давление немного ослабнет».

А грязевой краб ему отвечал: «Ты пытаешься обмануть меня, алит! Ты просто хочешь полакомиться лёгкой закуской!»

Алмалексия, странствовавшая в тот день по земле, услышала эти разговоры и явилась в долину в обличье скромного гуара.

«Краб, — сказала она, — выпей это средство от горла, которое я сделал для тебя».

«Ты не целитель, гуар! Лучше страдать от боли, чем рискнуть и принять сомнительное лекарство», — отвечал грязевой краб.

И тогда Алмалексия предстала перед животными в своём истинном виде, от чего те застыли в изумлении. «Краб, — сказала она, — многие существа предлагали тебе помощь, но ты отказался. Ты слишком любишь жаловаться, ты никогда не исцелишься».

Так Алмалексия учит нас, что нельзя помочь тому, кто не желает этого сам.

Мой дорогой ученик, ты уничтожил слишком много моих алхимических запасов, чтобы остаться безнаказанным. Моя собственная наставница ни за что не потерпела бы такой ужасающей некомпетентности! «Не может выучить инструкцию! — сказала бы она. — Уткнись в книгу!» — сказала бы она. К счастью для твоих перспектив, намного дешевле написать это простое руководство, чем восполнить потерю еще одного бочонка редкого растворителя.