Шрифт:
Вскоре мы узнали, что нашим новым президентом стал человек по имени Нур Мухаммед Тараки, а премьер-министром Хафизулла Амин. Они вступили в переговоры с представителями Советского Союза, желая определить дальнейшую судьбу афганского народа.
Через три месяца после переворота новый президент Тараки опубликовал программу реформ, которая должна была уничтожить традиционную культуру Афганистана. В декабре президент Тараки отправился в Россию для подписания советско-афганского договора о дружбе и сотрудничестве, рассчитанного на двадцать лет, который предполагал вторжение советских войск в Афганистан. Вскоре в разных провинциях начали вспыхивать спонтанные восстания. Даже в Кабуле время от времени происходили вспышки недовольства. Афганцы были в ярости и не скрывали своих чувств.
Я была потрясена быстрыми переменами, начавшими происходить в нашей жизни. Школьная программа претерпела изменения, и из курса истории внезапно исчезла история Афганистана. Вместо этого нам стали рассказывать о победоносной русской революции и выдающихся достижениях коммунистических лидеров Советского Союза.
В драматическом кружке перестали ставить спектакли по традиционным афганским легендам, таким как легенда о каменном драконе или о священной могиле жениха и невесты. Мы больше не пели классических песен на слова афганских поэтов. Вместо этого нам было приказано воспевать новое социалистическое правительство. Помню одну глупейшую песню о процветании Афганистана под руководством России. Были и другие, высмеивающие Америку и Англию.
Нашу школу постоянно показывали русским оккупантам. Череда высокопоставленных лиц приезжала в Кабул, чтобы посмотреть на то, как афганские школьницы становятся образцом коммунистической молодежи.
С каждым днем наша жизнь становилась все более причудливой и странной. И с каждым днем в моей душе закипал все больший гнев. Я вспоминала свою первую поездку за рубеж, когда была расстроена отсталостью Афганистана по сравнению с Пакистаном и Индией, и папа сказал мне: «Зато, Мариам, ты живешь под флагом собственной страны». Однако наше новое правительство изменило афганский флаг так, чтобы он походил на флаг Советского Союза. И теперь я жила под флагом чужой страны.
Сестра президента Тараки стала новой учительницей в моей школе. И хотя лично к ней я не испытывала неприязни, я не могла смириться с тем, что она близко связана с нашим новым коммунистическим режимом. Она была ярой сторонницей всего того, что ненавидела моя семья. Она заставляла всех девочек в моем классе вступать в коммунистический союз молодежи. И хотя некоторые мои подруги сделали это, изменив своим убеждениям, я отказалась. Но поскольку меня считали лидером в школе, она принялась уговаривать меня, а порой и угрожать:
— Мариам, если ты не вступишь в коммунистический союз молодежи, твои шансы на получение высшего образования сильно уменьшатся.
Но подобные угрозы делали меня лишь еще более упрямой.
— Нет, спасибо, — спокойно отвечала я, чувствуя, как у меня чешутся руки расцарапать ей физиономию.
— Мариам, это плохо отразится на твоей семье.
Я промолчала. Я чувствовала, что поступаю правильно. Я не лицемерка. Я решила, что, если коммунисты не позволят мне уехать из Афганистана учиться в Индию, я пересеку границу без официального разрешения.
Мой отказ вступить в коммунистический союз молодежи сочли подрывной деятельностью, но я никогда не сожалела о своем поступке. Одноклассницы, вступившие в союз, рассказывали, что их заставляют доносить на собственных родителей и сообщать обо всех услышанных ими антикоммунистических высказываниях. Их принуждали посещать партийные собрания, на которых присутствовали мужчины, что категорически противоречило нашей культурной традиции.
И если в детстве я играла с мальчиками, то, достигнув подросткового возраста, уже никогда не посещала мероприятий, где могли присутствовать лица противоположного пола. И хотя кое-какие аспекты коммунистического правления меня привлекали — равенство мужчин и женщин при приеме на работу, предоставление женщинам права голоса и других политических прав, — это еще не означало, что я готова была общаться с незнакомыми мальчиками. Коммунисты взяли ошибочный курс в консервативном Афганистане.
Как и многие афганцы, я стала более религиозной после прихода к власти коммунистов. До этого я легко относилась к религии, чувствуя свою веру абсолютно защищенной. Однако, когда в стране начали происходить столь кардинальные изменения, я, как и многие другие афганцы, с новой страстью обратилась к исламу. Во время рамадана я стала прилежно поститься, не принимая ни еды, ни питья в течение дня.
Именно во время рамадана в нашу школу приехала телегруппа из Польши. Перед ее приездом мы получили от учителей инструкции, в соответствии с которыми должны были превозносить новое правительство. Это была чистая показуха. Все мои знакомые презирали новый режим.
Я находилась в дурном расположении духа еще до приезда телегруппы.
Поскольку мы учились в выпускном классе, предполагалось, что прежде всего беседовать будут с нами. Нас вывели во двор и приказали сесть в круг. Польская телегруппа расставила вокруг нас слепящие прожекторы.
Я заметила, что один из молодых операторов ест яблоко. Позднее я никогда не обращала внимания на то, что немусульмане едят во время рамадана, но в тот день я пришла в страшное негодование и пожалела, что не обладаю правом обречь этого человека на бичевание.