— Как тебе не стыдно, придурок! — воскликнула я на фарси. — Сейчас рамадан, а ты ешь яблоко! Мог бы проявить уважение к нашей религии!

Кое-кто из моих одноклассниц хихикнул. А одна из них прошептала:

— Мариам, твой язык доведет тебя до беды.

— Они слишком глупы, чтобы понимать фарси, — высокомерно ответила я.

— Простите, вы правы, — отшвыривая в сторону яблоко, на идеальном фарси ответил молодой человек.

Я была потрясена и смущена.

Когда заработали камеры и началась съемка, этот поляк, евший яблоко, оказался ведущим программы.

— Вот вы, — обратился он ко мне, — что вы думаете о вашем новом правительстве?

Кровь прилила к моему лицу, когда дерзкая непокорность взяла верх над здравым смыслом.

— Сами можете догадаться, — сверкнув глазами, заявила я. — Вы ведь из Польши. Вы тоже кукла, живущая в марионеточном государстве. И что вы об этом думаете?

До меня донесся недовольный ропот окружающих, но я слишком долго копила в себе раздражение и теперь уже не могла остановиться:

— Не забывайте, что мы — афганцы. И мы никогда никому не подчинялись. Мы никогда не превратимся в марионеточное государство, — выпалила я. — В отличие от вас мы выгоним своих захватчиков.

До меня донеслись сдавленные вздохи, но никто не осмеливался остановить меня, пока пришедшая в себя директриса не завизжала:

— Обратно в класс! Сию минуту!

Это была новая директриса, недавно заменившая милую и добрую предыдущую, которую мы все любили. Эта новенькая не знала даже, как нас зовут, и мы ее терпеть не могли.

Не успели мы занять свои места, как она влетела в класс с таким красным лицом, как то яблоко, которое ел ведущий.

— Как тебя зовут?! — угрожающе осведомилась она, подходя к моей парте.

Я ответила, все еще гордясь тем, что мне удалось проявить национальное достоинство:

— Я Мариам Хаиль, дочь Аджаба Хаиля, и мы — гордые афганцы.

— Кто стоял рядом с тобой? — хватая ручку и лист бумаги, осведомилась она.

Впервые я почувствовала легкое сожаление о сделанном. Я с самого детства была смелой девочкой и зачастую совершала дерзкие поступки, за которые потом расплачивалась, перенося наказания с гордым молчанием, но мои подруги были другими.

— Не помню, — солгала я.

Директриса принялась допрашивать моих одноклассниц. И одна перепуганная девочка поспешно назвала имена моих лучших подруг.

— Оставайтесь здесь! — провизжала директриса своим отвратительным голосом. — Всем молчать! Я сейчас вернусь. — И она вылетела из класса, громко хлопнув тяжелой дверью.

Прошло несколько минут, а затем девочки набросились на меня, укоряя за столь неразумное поведение.

— Теперь у нас у всех будут неприятности из-за тебя, Мариам. Они сообщат КАД (афганская разновидность КГБ). Они арестуют всех наших родственников. — Кое-кто начал плакать.

И хотя я ужасно переживала из-за того, что втянула своих подруг в эту историю, я не сожалела о том, что откровенно высказала свои мысли. Более того, я гордилась этим. Я ощущала себя истинной патриоткой, мужественным борцом с завоевателями.

Пока я с довольным видом сидела в классе, директриса сообщала о моем поступке властям. К счастью для меня, она связалась с человеком, который в течение многих лет был другом моего отца. Министр был потрясен, узнав, что дочь Аджаба Хаиля стала инициатором бунта в самой престижной женской школе Кабула. Он уговорил нашу директрису все предоставить ему, пообещал, что лично проследит за тем, чтобы я была примерно наказана, и попросил ее не сообщать об инциденте органам безопасности.

Мои родители узнали обо всем еще до моего возвращения домой. И вновь, войдя в дом, я увидела их разгневанные лица. Папа велел мне изложить свою версию событий. Мама упала в кресло и разрыдалась.

— Мариам, — сжав зубы, произнес папа, — из-за тебя нас всех бросят в Пули-Чархи.

— Пули-Чархи? — механически повторила я.

При коммунистах Пули-Чархи стала одной из самых страшных афганских тюрем, известной пытками и убийствами. Самые светлые умы Афганистана исчезали в ее застенках.

— Да. Мой приятель из министерства сказал мне, что, если бы не его вмешательство, вся наша семья была бы уже арестована. Однако теперь мы будем внесены в список подозреваемых, и за нами будет вестись наблюдение. Они будут знать обо всем, что мы делаем и говорим. — Он щелкнул языком, показывая этим, что разговор окончен. — Ты подвергла, нас очень серьезной угрозе, Мариам.

Как и предупреждал папа, наша семья попала под прицел коммунистов. Вскоре русские закрыли цементный завод дяди Хакима, и семья Фарида лишилась материального обеспечения. Папин бизнес тоже переживал кризис, так как экспортировать товары стало практически невозможно; а его французский партнер с большим трудом въезжал и выезжал из страны, хотя этот отважный человек умел преодолевать все препоны.