Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне
вернуться

Смоленский Борис Моисеевич
Шрифт:

140. РОДНОЕ

В траве по колено леса И стежки, родные для взора, И чистые, словно слеза, За желтым обрывом озера. И кажется, дремлют они В суровые, трудные дни С вечерней зари до рассвета… По-новому смотришь на это. И юности вечной родник, Тропа босоногого детства! Посмотришь — сливаются в миг Удары винтовки и сердца. 1941–1942

141. ВОЙНА

Ты не знаешь, мой сын, что такое война! Это вовсе не дымное поле сраженья, Это даже не смерть и отвага. Она В каждой капле находит свое выраженье. Это — изо дня в день лишь блиндажный песок Да слепящие вспышки ночного обстрела; Это — боль головная, что ломит висок; Это — юность моя, что в окопах истлела; Это — грязных, разбитых дорог колеи; Бесприютные звезды окопных ночевок; Это — кровью омытые письма мои, Что написаны криво на ложе винтовок; Это — в жизни короткой последний рассвет Над изрытой землей. И лишь как завершенье — Под разрывы снарядов, при вспышках гранат — Беззаветная гибель на поле сраженья. 1942

142. ПАМЯТЬ

Когда и в жилах стынет кровь, Я грелся памятью одной. Твоя незримая любовь Всегда была со мной. В сырой тоске окопных дней, В палящем, огненном аду Я клялся памятью моей, Что я назад приду. Хотя б на сломанных ногах, На четвереньках приползу. Я в окровавленных руках Свою любовь несу. Как бьется сердце горячо, Летя стремительно на бой! Я чувствую твое плечо, Как будто ты со мной. Пусть сомневается другой, А я скажу в последний час, Что в мире силы нет такой, Чтоб разлучила нас! 1942

143. ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО

Лишь губами одними, бессвязно, всё снова и снова Я хотел бы твердить, как ты мне дорога… Но по правому флангу, по славным бойцам Кузнецова, Ураганный огонь открывают орудья врага. Но враги просчитались: не наши — фашистские кости Под косыми дождями сгниют на ветру без следа, И леса зашумят на обугленном черном погосте, И на пепле развалин поднимутся в рост города. Мы четвертые сутки в бою, нам грозит окруженье: Танки в тыл просочились, и фланг у реки оголен… Но тебе я признаюсь, что принято мною решенье, И назад не попятится вверенный мне батальон! …Ты прости, что письмо, торопясь, отрываясь, небрежно Я пишу, как мальчишка — дневник и как штурман — журнал… Вот опять начинается… Слышишь, во мраке кромешном С третьей скоростью мчится огнем начиненный металл? Но со связкой гранат, с подожженной бутылкой бензина Из окопов бойцы выползают навстречу ему. Это смерть пробегает по корпусу пламенем синим, Как чудовища, рушатся танки в огне и дыму. Пятый раз в этот день начинают они наступление, Пятый раз в этот день поднимаю бойцов я в штыки, Пятый раз в этот день лишь порывом одним вдохновения Мы бросаем врага на исходный рубеж у реки! В беспрестанных сраженьях ребята мои повзрослели, Стали строже и суше скуластые лица бойцов… …Вот сейчас предо мной на помятой кровавой шинели Непривычно спокойный лежит лейтенант Кузнецов. Он останется в памяти юным, веселым, бесстрашным, Что любил по старинке врага принимать на картечь. Нам сейчас не до слез — над товарищем нашим Начинают орудья надгробную гневную речь. Но вот смолкло одно, и второе уже замолчало, С тылом прервана связь, а снаряды приходят к концу. Но мы зря не погибнем! Сполна мы сочтемся сначала. Мы откроем дорогу гранате, штыку и свинцу!.. Что за огненный шквал! Всё сметает… Я ранен вторично… Сколько времени прожито: сутки, минута ли, час? Но и левой рукой я умею стрелять на «отлично»… Но по-прежнему зорок мой кровью залившийся глаз… Снова лезут! Как черти, но им не пройти, не пробиться. Это вместе с живыми стучатся убитых сердца, Это значит, что детям вовек не придется стыдиться, Не придется вовек им украдкой краснеть за отца!.. Я теряю сознанье… Прощай! Всё кончается просто… Но ты слышишь, родная, как дрогнула разом гора! Это голос орудий и танков железная поступь, Это наша победа кричит громовое «ура». 1942

ЮРИЙ ИНГЕ

Юрий Алексеевич Инге родился в 1905 году в Стрельне. Пятнадцати лет пошел на завод «Красный Треугольник», вначале был чернорабочим, потом резинщиком. На «Треугольнике» проработал до 1929 года. В 1930 году начал печататься, а в 1931-м выпустил первую книгу «Эпоха».

Он участвовал в боевых походах балтийских кораблей против белофиннов, в десантных операциях (зима 1939–1940 года).

22 июня 1941 года застает Ю. Инге в Таллине. Он пишет стихотворение «Война началась», которое в тот же день передает радио Ленинграда. С большой активностью Ю. Инге включается в работу краснофлотской печати, из-под его пера появляются призывные стихи, стихотворные фельетоны, подписи к сатирическим плакатам, а также рассказы, очерки, фельетоны.

28 августа 1941 года фашисты торпедировали корабль «Вальдемарас». Ю. Инге находился на его борту. В этот день газета «Красный Балтийский флот» напечатала его последнее стихотворение.

Юрия Инге знали и ненавидели гитлеровцы. Впоследствии в освобожденном Таллине были обнаружены документы гестапо, — имя Инге значилось в списке заочно приговоренных к смерти.

144. «Придет пора: заплесневеет порох…»

Придет пора: заплесневеет порох, Потухнет злоба, мир изменит вид, И всё, что нынче побеждало в спорах, Лишь в сказках превосходство сохранит. Наступит день, и, может быть, мой правнук Закончит дело, начатое мной, И наших дней торжественную правду Он назовет последнею войной. Не зная, как на поле битвы горек Вкус бьющей горлом крови и слюны, Он подойдет бесстрастно, как историк, К неповторимым ужасам войны. Всё это взяв как массу перегноя, На коем мир спокойствие воздвиг, Он всё сегодня конченное мною Использует как первый черновик. Наступит день — и труд мой, как основа Или чертеж, понадобится дням, Я мысль свою, заверстанную в слово, Как эстафету в беге передам. И потому мы побеждаем в спорах, Что вместе с песней в будущем стоим. Придет пора… Но нынче нужен порох, Сегодня он вдвойне необходим. 1933

145. ПОГРАНИЧНАЯ ЗОНА

Под снегом спят дорожки и газоны, Седые ели окружили сад, И чуткой ночью пограничной зоны Сосновый край Финляндии объят. В последний раз замрут и разойдутся На полустанке сонном поезда, И с облака, широкого, как блюдце, Скользнет на землю легкая звезда. Знакомый путь. Чужие не отыщут Среди сугробов, сосен и дорог Обычный признак нашего жилища — Затепленный тобою огонек. Я раскрываю двери, как страницы… Ты спишь, не слыша, я тебя зову… Мне захотелось вдруг тебе присниться И лишь потом возникнуть наяву. Чтоб над тобой снегами Калевалы Синела эта мерзлая земля, Чтоб ты меня, проснувшись, целовала, Как жизнь, как сон, с чужими не деля. Где, Млечный Путь прожекторами тронув, Сверкает ночь геральдикою звезд, Где часовым недремлющих кордонов Сжигает щеки бешеный норд-ост. Огни, огни качаются на рострах, Полночный час протянут, как рука, И шлет бессонный, зоркий Белоостров Маячный свет на край материка. <1935>

146. КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Сыну Сергею

Вся столица спит давно, Ночь пути завьюжила, И морозное окно В серебристых кружевах. Спи спокойно, мой сынок, Шороха не слушая, Спит давно без задних ног Медвежонок плюшевый. Я спою тебе, дружок, Песнь тебе доверю я, Как среди больших дорог Мчалась кавалерия. Ты не бойся… Я с тобой… Ночи были жуткими, Стычка утром, в полночь бой, Мы не спали сутками. И теперь, в ночную тишь, Как же мне не вспомнить их, Если ты спокойно спишь В нашей мирной комнате. Не подпустим мы врага И на выстрел пушечный, Ну, так спи, сынок, пока С саблею игрушечной. А ударит гром опять, Вспомнишь ты, как пели мы, Да и сам не будешь спать Целыми неделями. Вьюга легкая, кружись, Вьюга-перелетчица. За окном такая жизнь, Что и спать не хочется. За окном такая тишь… Спи, меня не слушая, Моя гордость, мой малыш, Медвежонок плюшевый! 1936