Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне
вернуться

Смоленский Борис Моисеевич
Шрифт:

119. ПРОСТУЖЕННАЯ ЛЮБОВЬ

Влюбился я. Давно случилось это — В былые годы юности моей. Любви цветок, как говорят поэты, Раскрылся даже в стужу зимних дней. И вдруг судьба послала наказанье, Я насморк на морозе получил. Но к девушке любимой на свиданье К назначенному часу поспешил. Сидим вдвоем. Ищу платок в кармане И, как назло, не нахожу его. Кружится голова в сплошном тумане, Течет ручей из носа моего… Я духом пал. Как поступить, не знаю. Язык не произносит нежных слов. С трудом шепчу: «Люблю тебя, родная», А сам чихаю и чихаю вновь. Сидел бы я спокойно, не чихая, Как рыба был бы нем. Но вот беда: Когда влюбленно, глубоко вздыхаю, Мой нос свистит протяжно, как дуда. Какой позор! Не в силах передать я Всё то, что было в памятной ночи. Дивчину заключив в объятья, Я говорил: «Апчхи… тебя… апчхи!» В смешные рассуждения пускался, С ее руками я свои сомкнул. Неосторожно вдруг расхохотался И на нее, на милую, чихнул. От гнева вспыхнуло лицо любимой. Она платком закрылась. Понял я, Что лучшие деньки невозвратимы, Что лопнет, как пузырь, любовь моя. Не плача, не смеясь, она сказала И всколыхнула боль в моей груди: «Молокосос! Ты нос утри сначала! Ко мне на километр не подходи!» Она ушла, сверкнув прощальным взглядом, Ушла, не думая простить. В аптеку я направился за ядом, Считая, что не стоит больше жить. Бежал не чуя ног, чтобы навеки Забыться в безмятежном сне, И труд мой даром не пропал — в аптеке От насморка лекарство дали мне. С тех пор не грезил я о кареглазой, Мы не встречались после. Всё прошло. Избавиться от двух болезней сразу Аптечное лекарство помогло. Я коротаю старость на чужбине. Года промчались, жар остыл в крови. Эх, дайте ту, простуженную! Ныне Тоскую даже по такой любви. 1943

120. ПОСЛЕДНИЙ СТИХ

Сияет прелесть мира, Ликует вдалеке, — В тюрьме темно и сыро, И двери на замке. Птенец летит, теряясь В веселых облаках,— Я на полу валяюсь В тяжелых кандалах. Цветок растет на воле, Обрызганный росой,— А я увял от боли, Задушенный тюрьмой. Я в жизнь влюблен, я знаю Кипенье чувств живых, — И вот я умираю, Мой стих — последний стих. 1943

121. СОН В ТЮРЬМЕ

Дочурка мне привиделась во сне. Пришла, пригладила мне чуб ручонкой. «Ой, долго ты ходил!» — сказала мне, И прямо в душу глянул взор ребенка. От радости кружилась голова, Я крошку обнимал, и сердце пело. И думал я: так вот ты какова, Любовь, тоска, достигшая предела! Потом мы с ней цветочные моря Переплывали, по лугам блуждая; Светло и вольно разлилась заря, И сладость жизни вновь познал тогда я. Проснулся я… Как прежде, я в тюрьме, И камера угрюмая всё та же, И те же кандалы, и в полутьме Всё то же горе ждет, стоит на страже. Зачем я жизнью сны свои зову? Зачем так мир уродует темница, Что боль и горе мучат наяву, А радость только снится? 1943

122. ЛЮБИМОЙ

Быть может, годы будут без письма, Без вести обо мне. Мои следы затянутся землей, Мои дороги зарастут травой. Быть может, в сны твои, печальный, я приду, В одежде черной вдруг войду. И смоет времени бесстрастный вал Прощальный миг, когда тебя я целовал. Так бремя ожиданья велико, Так изнурит тебя оно, Так убедит тебя, что «нет его», Как будто это было суждено. Уйдет твоя любовь, а у меня, Быть может, нету ничего сильней. Придется мне в один нежданный день Уйти совсем из памяти твоей. И лишь тогда, вот в этот самый миг, Когда придется от тебя уйти, Быть может, смерть тогда и победит, Лишит меня обратного пути. Я был силен, покуда ты ждала, Смерть не брала меня в бою: Твоей любви волшебный талисман Хранил в походах голову мою. И падал я. Но клятвы: «Поборю!» Ничем не запятнал я на войне. Ведь если б я пришел не победив, «Спасибо» ты бы не сказала мне. Солдатский путь извилист и далек, Но ты надейся и люби меня, И я приду: твоя любовь — залог Спасенья от воды и от огня. 1943

123. ДРУГУ

А. А.

Друг, не горюй, что рано мы уходим. Кто жизнь свою, скажи, купил навек? Ведь годы ограничены той жизнью, Которую избрал сам человек. Не время меж рождением и смертью Одно определяет жизни срок,— Быть может, наша кровь, что здесь прольется, Прекрасного бессмертия исток. Дал клятву я: жизнь посвятить народу, Стране своей — отчизне всех отчизн. Для этого, хотя бы жил столетья, Ты разве бы свою не отдал жизнь? Как долгой ночью — солнечного света, Так жду в застенке с родины вестей! Какое счастье — даже на чужбине — Дыханье слышать родины своей! Чем, шкуру сохранив, забыть о чести, О, пусть я лучше стану мертвецом! Какая это жизнь, когда Отчизна, Как Каину, плюет тебе в лицо! Такого счастья мне совсем не надо. Уж лучше гибель — нет обиды тут! Не стану чужаком в краю родимом, Где даже мне воды не подадут. Мой друг, жизнь наша — это только искра Всей жизни родины — страны побед. Пусть мы погаснем — от бесстрашной смерти В отчизне нашей ярче вспыхнет свет. И этой смертью подтвердим мы верность, О смелости узнает вся страна. Не этими ли чувствами большими, О друг мой, наша молодость сильна?! И если молодости ствол подрубят, В народе корни не исчезнут ввек. И скажут юные: вот так отважно Смерть должен встретить каждый человек! 1943

124. ЛЮБОВЬ

Любовь так долго юношу томила, Что как-то раз, дыханье затая, «Люблю», — шепнул он робко. Но от милой Капризницы не услыхал: «И я!» Была ли то уловка страсти скрытой, Иль вправду был он безразличен ей,— Не всё ль равно? Любовь в душе джигита Всё ярче разгоралась, всё сильней. Пришла война и увела нежданно Джигита в пламя и водоворот. Любовь жила и заживляла раны, И за руку вела его вперед. Сражался на переднем крае воин За дом родной, за девушку свою. Ведь имени джигита недостоин Тот, кто не дышит мужеством в бою. Любовь была и силой и опорой,— Со страстной верой в битву шел боец. Когда зажглась заря победы скорой, Свалил джигита вражеский свинец. Последнее дыханье в нем боролось С угаром смерти. Бредил он, хрипя. «Люблю…» — сказал он и услышал голос Своей возлюбленной: «И я!» 1943

125. ПЕСНИ МОИ

В душе взрастил я песенные всходы. Цветите ж, песни, на полях страны. Я вас взрастил в честь мира и свободы, Права на жизнь за это вам даны. Вам, песни, я вверяю вдохновенье. Вы — жизнь моя, где пятен темных нет. Умрете вы — я отойду в забвенье. Живете — буду жить и я, поэт. Когда мне долг и сердце приказали, Как факел, я воспламенил свой стих. Друзей я песней утешал в печали И песней же разил врагов своих. Пусть не прельщают низкие соблазны, Я их отверг и сердцем чище стал! Живу затем, чтоб стих, прямой и ясный, Лучами правды ярко засверкал. Пришли последние минуты жизни — Со славой завершить бы мне борьбу. Я отдаю народу и отчизне Порывы, вдохновение, судьбу. Я пел в бою. Не думал никогда я, Что пленником умру в чужом краю. На плахе песнь последнюю слагаю. Вот заблестел топор, но я пою. Меня на битву песня призывала, Она учила смело умирать. Призывной песней жизнь моя звучала, И будет, будет смерть моя звучать. 1943

126. ОДИН СОВЕТ

(О человечности)

Людей-слонов нередко я встречал, Дивился их чудовищным телам, Но я за человека признавал Лишь человека по его делам. Вот, говорят, силач — железо гнет, Вода проступит там, где он пройдет. Но будь ты слон, а я не признаю, Коль дел твоих — по горло воробью. Пускай во всем, что совершаешь ты, Проступит след душевной чистоты. Ведь сила не во внешности твоей, А только в человечности твоей. В твоих делах проявится сама И справедливость твоего ума, И то, что сильным сердцем наделен, Что ты любовью к родине силен. Жить бесполезно — лучше уж не жить: На ровном месте кочкою служить. Свети потомкам нашим как маяк. Свети как человек, а не светляк! Железо не ржавеет от труда, И глина обожженная тверда, Оценит мужа по делам народ И затоптать не даст его следа. 1943