Нынче скажу обо всем Тане,5 и это будет мне оч[ень] приятно.

Лев Толстой.

12 августа 1910 г.

Впервые опубликовано: Записи А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 245.

Ответ на письмо В. Г. Черткова от 11 августа 1910 г., подробно излагавшего всю историю завещания Толстого. См. запись Толстого об этом письме Черткова в «Дневнике для одного себя» (т. 58, стр. 132—133 и 589, прим. 1669). См. также Записи А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 244.

1 Следующие девять слов вписаны поверх строк.

2 Зачеркнуто: их

3 Зач.: в моем деле; далее вписаны следующие три слова.

4 Зач.: <Но я не имел> Но все-таки

5 О подписании завещания. В «Дневнике для одного себя» Толстой 12 августа по этому поводу записал: «Сказал Тане. Она рада и согласна» (т. 58, стр. 133).

1910 г. Августа 14. Я. П.

Спасибо вам, милый друг, за письмо.1 Меня трогает и умиляет эта ваша забота только обо мне. Нынче, гуляя, я придумал записочку, какую, вместо разговора, напишу С[офье] А[ндреевне], с моим заявлением о поездке к вам, чтобы проститься, но, вернувшись домой, увидал ее в таком жалком, раздраженном, но явно больном, страдающем состоянии, что решил воспользоваться вашим предложением и не пытаться получить ее согласие на поездку к вам. Даже самая поездка моя одного (если уж ехать, то, как предлагает Таня, то вместе с Соф[ьей] А[ндреевной]) едва ли состоится теперь.

Знаю, что всё это нынешнее, особенно болезненное состояние может казаться притворным, умышленно вызванным (отчасти это и есть), но главное в этом все-таки болезнь, совершенно очевидная болезнь, лишающая ее воли, власти над собой. Если сказать, что в этой распущенной воле в потворстве эгоизму, начавшихся давно, виновата она сама, то вина эта прежняя, давнишняя, теперь же она совершенно невменяема, и нельзя испытывать к ней ничего, кроме жалости, и невозможно, мне по крайней мере, совершенно невозможно ей contrecarrer,2 и тем явно увеличивать ее страдания. В то же, что решительное отстаивание моих решений, противных ее желанию, могло бы быть полезно ей, я не верю, а если бы и верил, все-таки не мог бы этого делать. Главное же, кроме того, что думаю, что я должен так поступать, я по опыту знаю, что, когда я настаиваю, мне мучительн[о], когда же уступаю, мне не толь[ко] легко, но даже радостно.3

Мне это легко п[отому], ч[то] она все-таки более или менее старается сдерживаться со мной, но бедной Саше, молодой, горячей, на к[отор]ую она постоянно жестоко, с той особенной, свойственной людям в таком положении, ядовитостью, нападает, бывает трудно. И Саша считает себя оскорбленной, считается с ней, и потому ей особенно трудно.

Мне очень, очень жалко, что пока не приходится повидаться c вами и с Галей и с Лиз[аветой] Ив[ановной], к[отор]ую мне особенно хотелось повидать, тем более, что случай этот ее видеть, вероятно, последний. Передайте ей мою благодарность за ее доброе отношение ко мне и моим.

Я был последние дни нездоров, но нынче мне гораздо лучше. И я особенно рад этому нынче, п[отому] ч[то] все-таки меньше шансов сделать, сказать дурное, когда телесно свеж.

Всё ничего не делаю, кроме писем, но оч[ень], оч[ень] хочется писать, и имен[но] художеств[енное]. И когда думаю об этом, то хочется еще и потому, что знаю, что это вам доставит удовольствие. Может быть, и выйдет настоящее яйцо, а если и болтушка, то что ж делать.

Я только что хотел писать милой Гале о том, ч[то] в ее письме4 я, к сожалению, видел признаки не свойственного ей раздражения, когда дочери5 рассказали мне про нее, как она победила. Передайте ей мою любовь.

Л. Т. 14 авг. утром.

С вами будем переписываться почаще.

Впервые опубликовано: Записи А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 256—257.

1 Письмо В. Г. Черткова от 13 августа. См. т. 58, стр. 133 и 489, прим. 1196.

2 [противодействовать,]

3 О состоянии в эти дни С. А. Толстой Лев Николаевич подробно записал в «Дневнике для одного себя» 14 и 15 августа (см. т. 58, стр. 133 и 590, прим. 1076).

4 Это письмо А. К. Чертковой не сохранилось.

5 Утром 14 августа A. Л. Толстая и T. Л. Сухотина ездили в Телятинки к Чертковым.

1910 г. Августа 14. Я. П.

Владимир Григорьевич,

Прочел ваше длинное письмо и во всем согласен с вами, кроме того, что вы думаете и говорите о том стеснении своей свободы, в к[отор]ое я будто бы себя поставил своим обещанием. Согласен, что обещания никому, а особенно человеку в таком положении, в каком она теперь, не следует давать, но связывает меня теперь никак не обещание (я и не считаю себя обязанным перед ней и своей совестью исполнить его), а связывает меня просто жалость, сострадание, как я это испытал особенно сильно нынче и о чем писал вам.