«Пойдет-пойдет», — подумала девушка словами деда и перечла все стихотворение целиком.

Вера с опаской посмотрела на свой талисман, прабабушкино кольцо с великолепным камнем, и снова испугалась обязательности этого действия. Просто так на кольцо смотреть было нельзя. Это для нее давно стало правилом. Тут же в памяти вспыхнула вариация на только что перечитанное пушкинское стихотворение, уже из начала двадцатого века.

«Парность — признак надежды, — весело решила Вера и успокоилась. — «Как только в раннем детстве спят». И все тут».

Тень талисмана оставалась, но все приобретало другое качество. Она вспомнила пианиста по имени Талисман. И успокоилась. Даже слова, имена, вещи ничего страшного не таят. Все материально, телесно, просто. Без всяких ненужных наворотов.

Вера постоянно помнила, что должна снова появиться в академии, увидеть всех, кого видеть не хотела, — от Соболевой до Третьякова и красавицы Колосовой.

Там железная дисциплина. Рутина и оправданная системой тоска. Теперь это не вызывало ни раздражения, ни чувства тяжелой повинности. Она укорила себя в детском снобизме, прежде ей свойственном.

Вера решила позвонить Соболевой и что-нибудь впервые соврать любимому профессору, дабы та оставила ученицу в покое еще на несколько дней.

Врать, к счастью, не пришлось.

— Верочка, — в приступе новой сердечности говорила на другом конце провода профессор, — ты должна немного отдохнуть. Ты очень сильная, но забудь об этом на время.

— Да я и забыла.

— Ничего не надо мне объяснять. Я о многом догадываюсь. Процентов на десять, но этого для меня более чем довольно. Ты такая же, как я. Но ты не должна повторить мой путь. Да это и невозможно, слава богу.

— А вот это очень жаль, — ответила Вера, повеселев.

— Ты не должна обращать внимания ни на какие инсинуации. И я тебя в обиду не дам. Никому. Помни об этом!

Таков был сухой остаток барственной, хоть и несколько торопливой, профессорской речи.

По каким-то таинственным причинам Соболева всегда первой узнавала многое о своих учениках. Интуиция? Колоссальный опыт? Или уникальный педагогический дар, создающий видимость этого полного знания о подопечных?

«Над этим стоит поразмыслить», — услышала Стрешнева как бы со стороны. И это был не чужой голос, что больше всего ее напугало.

Вера села на диван и снова расплакалась. Советоваться было не с кем.

Как могла она тогда так опрометчиво, по-детски, забыть Тульчина, всегда размашистого и несдержанного? Алексей, несмотря на то что она была заморышем в прямом и переносном смысле, готов был носить ее на руках и демонстративно, как она думала, страдать над ее мифическим детским передником, если она невзначай его испачкает.

«Что теперь плакать. — Внезапно она рассердилась на себя настолько, что даже слезы высохли. — Наломала дров, а после думать начала! Все наоборот. А теперь вставай и отправляйся заниматься, что тебе еще остается? Мисс механическое пианино».

Легкий дождик на улице напомнил вчерашний день, который ушел безвозвратно, не оставив даже надежды на возвращение. В академии было тихо и пустынно. «Экзамены начались», — меланхолично подумала Вера, отметив, что и это уже для нее кончилось.

Вахтерша, равнодушно глянув на Стрешневу, вытащила ключ из ящика стола. Триста сорок восемь, — прочитала Вера на металлическом брелоке.

— Тетя Варя, я же занимаюсь в триста пятьдесят втором.

— А там твой хахаль с американкой обосновались, — так же равнодушно констатировала вахтерша.

— Вот как? Тогда я их выгоню, — ответила Вера и положила ненужный ключ на стол.

Легко взбежав на третий этаж, Вера остановилась возле дверей класса, в котором она занималась все эти годы, где стоял выбранный ею, самый любимый инструмент. Она постаралась внимательно прислушаться к себе. То, чем там занимался Даутов с Самантой, для нее не было вопросом, она хотела понять, как сама относится сейчас к этому. И с горечью поняла, что ей все равно.

Дверь оказалась закрытой изнутри, и Вере пришлось довольно долго ждать ответа на стук. Наконец щелкнул ключ в замке и Рудик предстал перед ней. Он был аккуратен, нимало не смущен и, как обычно, обаятелен. Зато Саманта, как поняла Стрешнева, зайдя в класс, явно чувствовала себя не в своей тарелке и сразу затараторила:

— Верочка, я все ждала тебя, ждала. Ты ведь обещала мне твое время и внимание.

— Завтра же я к твоим услугам. А сейчас пойди вон, мне надо поговорить с Рудольфом. — Вера говорила жестко, даже грубо и, взглянув в испуганные глаза американки, сама устыдилась своей резкости.