— А-а… — Белоконь половчее перехватил руками подставку. — Когда похороны?

— Я думаю, ваш приемный сын поставит вас в известности об их времени и месте.

— У меня нет сына. И Колосов посмотрел на собеседника. Белоконь по-прежнему не отрывался от окна. Но в смуглом, желчном лице его что-то изменилось.

— Как долго вы прожили с ними? — Колосов знал, чтя надо не впадать в эмоции, не задавать вопросы этому человеку таким вот тоном. Но сдерживался уже с трудом. — Кроме вас, ведь у них не было другого отца.

— Это вам Константин сказал?

— Так как долго вы знали семью Сорокиных?

— С их матерью я познакомился в семьдесят пятом году. Мы зарегистрировали брак.

— Вы оформили усыновление детей?

— Да, сразу же. Мы почти сразу должны были уехать, меня переводили на работу за рубеж. Усыновление было необходимым.

— Я понимаю, формальность…

— Нет, не только. Этого очень хотела Оксана, их мать. Я исполнил ее желание.

— Ваша жена рано умерла?

— Да. Брак наш длился пять лет. Рак. Говорят, климат усугубил. Не следовало менять умеренную полосу на жару.

— И вы взяли детей на воспитание?

— Взял. Точнее, они и так уже находились на моем иждивении.

Последняя фраза говорила о многом. Но вопросы начальника отдела убийств к «приемному отцу» еще не были закончены.

— Когда здоровье вашей приемной дочери начало ухудшаться? — спросил Колосов.

— Когда мы поняли, что у нее не все дома? Лет с тринадцати, по-моему, первые признаки обнаружились. Ну, переходный возраст… Начались какие-то дикие фокусы, девочка начала уходить из дома. Потом… Ну, я не помню точно. Все в таком духе продолжалось. Пришлось показать ее детскому психиатру.

— С годами болезнь усугубилась?

— Да, с годами такие болезни не проходят. Лера неоднократно лежала в больнице. Поверьте, я делал все, что мог. Но это наследственное. Как я узнал, и бабка Леры тоже страдала душевным заболеванием.

— А с Константином у вас как отношения складывались?

— Неплохо поначалу. Меня всегда радовал этот одаренный и серьезный мальчик. Я старался со своей стороны сделать все, чтобы перед ним открылась самая широкая дорога в жизни.

Белоконь явно имел в виду помощь при поступлении в престижнейший МГИМО.

— Но как же тогда вдруг получилось, что у вас не стало сына? С которым вы прожили столько лет, о котором заботились, которым руководили?

— Так получилось.

Повисла пауза. Затем Белоконь, кашлянув, спросил:

— У вас самого есть дети, молодой человек?

— Пока нет.

— Так вот, те вопросы, которые вы тут мне задаете, и те ответы, которых добиваетесь от меня, сейчас в силу целого ряда причин, например, в. силу вашего возраста… короче, что бы вы ни спросили — все равно они окажутся для вас непонятными.

— Я постараюсь понять, Виктор Сергеевич. Вы только объясните.

Но Белоконь молчал.

— Разрыву вашему ссора предшествовала, скандал? — ене унимался Колосов. — Быть может, вы жениться повторно хотели, а ваш приемный сын против был? Или, уж простите, имущество какое не поделили?

— Все возможно. Это что, имеет какое-то отношение к смерти Леры?

— Ваша приемная дочь, Виктор Сергеевич, хотя — я замечаю — вы упорно избегаете называть ее так, умерла от отравления. Понимаете? И у нас есть сомнения в том, что она выпила эту ядовитую дрянь добровольно, просто желая свести счеты с жизнью.

— Вы хотите сказать, что ее мог кто-то отравить?

— Да, это я хочу сказать! Когда вы виделись с Валерией и Константином в последний раз?

— Несколько лет назад.

— Сколько лет?

— Десять или девять.

Колосов запнулся. Срок давности, как говорят в милиции, солидный.

— Константина я, правда, как-то встретил зимой, — продолжил Белоконь. — В консерватории, когда Рената Скотт давала концерт. Он был с женщиной. Сделал вид, что мы не знакомы.

Колосову хотелось крикнуть: да почему? Черт возьми, чтя между вами произошло? Но спрашивать, кричать, идти в лобовую атаку было бесполезно. Белоконь был из тех людей, которые сами никогда не повышают ни на кого голоса, но и другим диктуют собственную манеру беседы. Метаморфоза чувств и отношений в этой семье оставалась для Колосова загадкой. Одно было ясно: у Сорокиных что-то произошло примерно лет десять назад. Причем настолько серьезное, что сразу же поломало весь привычный уклад жизни этой семьи.

— Все эти годы вы не помогали вашей приемной дочери материально?

— Она совершеннолетняя.

— Разве вы не оформляли опекунства, когда выяснилось, что…

— Нет. Ее опекуном стал Константин.

— А он оказался хорошим и верным братом для Леры — не находите?

«Не таким, как ты отцом, сукин ты сын», — недвусмысленно прозвучало в голосе Колосова.

— Вы только что, молодой человек, сообщили мне, что моя приемная дочь умерла от отравления.

— И что?

— Ничего. Но уж если вы настолько заинтересовались этим делом, если вам мерещатся в нем какие-то профессиональные перспективы, — Белоконь чуть усмехнулся, — я бы посоветовал вам прояснить этот вопрос детально.