— Но остальных, кроме Ищенкова, еще труднее представить в подобной роли…

— Остальных! А почему мы это к ним так привязались? Откуда у нас уверенность в их причастности? Откуда мы вообще взяли, что смерть Сорокиной и смерть этого алкаша связаны? Только потому, что он косил траву на том участке? А может быть, его собутыльники в приступе белой горячки зарезали? Ну, что ты на меня так смотришь, что?

— Я слушаю тебя и думаю. — Катя нехотя возила ложкой в тарелке с кашей. Есть ей хотелось, кошмарные события — удивительное дело — на аппетите совершенно не сказались. Но уж больно каша овсяная была мерзкая. И отчего все, что полезно, — так невкусно?

— Ты, Нин, абсолютно права вроде бы: у нас нет ни одного реального и бесспорного факта, подтверждающего прямую связь между этими двумя убийствами, но…

— Но тем не менее, что она существует, мы чувствуем, — резюмировала Нина. — И нас это пугает. И что же нам делать?

— Подождем, а что еще? — Катя пригорюнилась. — Может, что экспертиза прояснит.

— Ящер Ну и имечко у этого типа! — Нина поежилась. — Заклеймили красавчика. А знаешь, она вроде и не позорит, не унижает его, наоборот даже… Ящер… Что-то в этом есть, а? Вон Дона Уилсона Драконом зовут. Даже в титрах его фильмов кличку писать стали.

— Ящер и Дракон две большие разницы.

— Между прочим, дракон у народов Востока был солнечным воплощением, а христиане его считали одной из ипостасей Князя Тьмы. — Нина нахмурилась. — А может, он и правда тайный сатанист, этот Ищенков? Может, потому он и детей убивал?

— Убийства так ему и не доказали, не забывай. Я вот все думаю… — Катя напряженно уставилась на сахарницу, словно та могла подсказать ей что-то. — То, что я слышала там, во время их сеанса… Ящер все время повторял: «Она, она, женщина, Железная Дева…»

— Со скорпионом еще сравнивая, ты говорила, которого раздавить хотел. Типичнейший всплеск агрессивных эмоций, направленных на разрушение…

— Ну да, но говорил-то он о женщине. Объект, на который во время сеанса была направлена его агрессия, был «Она, Дева… снаряд мучений». А подозревают его в убийствах мальчиков на сексуальной почве.

— А кто этих извращенцев разберет, что у них на уме? Сегодня ему девчонку подавай мучить, завтра мальчика. Что ни говори, а связь вроде бы какая-то есть: всплеск агрессии. Какой цвет любви он тогда избрал? Красный, кровавый? Ну как раз, самое оно.

— Ты знаешь, складывалось впечатление, что он не хотел, сопротивлялся такому выбору.

— Ну, не знаю. Возможно, Колосов тебе не все рассказал, возможно, его подозрения что-то еще имеют под собой. И потом, эта кличка, данная Ишенкову учениками, — перед ними он тоже, оказывается, своих садистских наклонностей не скрывал. Ну и, наконец, новое убийство, дикое по своей сути, происшедшее как раз в тот момент, когда он находился неподалеку и…

— Вчера, когда ты лежала там, на траве у них, — сказала Катя, — он очень странно себя вел. Что-то молол такое… я даже подумала — у него температура.

— Перевозбудился, урод, — Нина презрительно скривила губы, — не на ту, гад такой, напал, я ему покажу убийства детей! А знаешь, странное дело: все, что мы про него узнали, пусть даже это и неправда… В общем, он померк в моих глазах. Ничего, кроме отвращения и неприязни. А ведь почти нравился сначала, а?

Катя задумчиво кивнула: Нина весьма точно выразила и ее собственную мысль.

После завтрака они коротали время в саду, чутко прислушиваясь, не раздастся ли какой подозрительный шум у соседей, где сейчас производились допросы. Но все было тихо. Около половины двенадцатого Нина решила сходить в магазин за хлебом. Катя хотела отправиться вместе с ней, но приятельйида запретила: а вдруг Колосову срочно что-то понадобится? Сиди, жди.

Проводив подругу, Катя бесцельно слонялась по участку. Ей смертельно хотелось знать, что сейчас происходит на даче Чебукиани: там ли еще Колосов и следователь прокуратуры, с кем они беседовали, что узнали? Полуденное солнце припекало. Так и хотелось сбросить сарафан и остаться в купальнике, что Катя и сделала. Безделье и неизвестность крайне угнетали. Катя сходила за корзинкой и начала трудолюбиво собирать с кустов красную смородину: «Желе сварим, Нинке полезны витамины».

Делала она все чисто машинально, мысли ее витали далеко, а руки проворно сновали, обрывая алые спелые грозди. Она приблизилась к сараю. Тут на солнцепеке рос огромный смородиновый куст, похожий на шар. На него она и нацелилась. И вдруг заметила в зелени что-то пестрое. Катя осторожно раздвинула ветки. С той стороны забора на нее, не мигая, смотрел Антоша. Он прижался лицом прямо к деревянным планкам. Во взгляде его не было обычной настороженности, но не было и любопытства. Светлые глаза под белесыми бровями глядели внимательно и холодно. Одет он был в клетчатую рубашку, завязанную на животе узлом, и шорты.

— Привет, — Катя улыбнулась, хотя ей в то утро не очень-то хотелось улыбаться.

— Привет, — он словно ощупывал взглядом ее плечи и грудь, полуприкрытую розовым купальником.

— Что, смородины захотел? На, попробуй. — Она протянула ему сорванную гроздь. Ожидала, что он снова попятится, как зверек. Но мальчик потянулся, просунул между планками забора руку и взял ягоды.

— Хорошо тебе на даче? — спросила Катя.

Он молчал.

— Хочешь номочь мне собрать?

Он кивнул… — Тогда айда, присоединяйся. Тут у тебя вроде дыра в заборе. Сам проломал?