— Я не уверен, что это даст вам полную защиту от нападения. К тому же журфикс послезавтра. Вам следует поберечься всего два дня.

— Послушайте, Клим Пантелеевич, — от внезапно пришедшей мысли статский генерал выпрямился на стуле, — что ж получается, маниак — один из недавних гостей Вяземской?

— Это вовсе не обязательно. Он может быть знаком с кем-то из этого круга или просто хорошо осведомлен через третьих лиц.

— Слава Богу! А то я уже совсем расстроился. Пьешь, закусываешь, разговоры ведешь, а душегуб стоит, улыбается и все ждет, когда ты к нему спиной повернешься, чтобы стукнуть тебя топориком по темечку.

— Одно бесспорно: он — поэт. В последнем номере «Нивы» опубликовано его стихотворение. Можете полюбопытствовать, на тридцатой странице, называется «Метресса».

— Господи, поэт, да еще и в «Ниве»! — Медиум повернулся к Ардашеву и вперил в него стеклянный взгляд. — А вы, случаем, меня не подозреваете? Я ведь тоже там печатался и на сеансе присутствовал, следственно, слышал про предложение насчет матери модистки. И алиби у меня нет, потому что я уехал на извозчике один, а номера коляски — не помню. Может, потому вы и встретились со мной? Чтобы прощупать меня, порасспросить, а?

— Помилуйте, Эразм Львович, разве стал бы я в таком случае печься о вашей безопасности?

— Да, вы правы. Что ж, прислушаюсь к вашему совету. А на сеанс к Ардашевым вы не придете? — осведомился он и тут же осекся. — Ах, пардон, пардон, запамятовал. Простите за глупый вопрос.

— Ничего страшного. Еще кофе?

— Нет, нет, мне пора. Есть одно неотложное дельце. Надобно кой-куда заглянуть, распорядиться, тут неподалеку. Но это, поверьте, совсем безопасно, — поднимаясь, проговорил камергер. — Рад был знакомству. Если доведется встретиться, буду рад. Честь имею.

— Честь имею.

Высокий чиновник ушел.

Клим Пантелеевич заказал еще кофе. Он сидел, смотрел в окно и никуда не торопился. У дома напротив мерз филер. Переминаясь с ноги на ногу, он потирал затянутые в перчатки руки и приподнимал воротник пальто. Судя по тому, что агент уже дважды машинально вытаскивал из кармана пустой портсигар, папиросы у него давно закончились. Но бросить наблюдение он не отважился. Этот шпик из сыскного отделения ходил за Ардашевым уже несколько дней, и статский советник привык к нему. Но то ли от неприятного ощущения постоянной слежки, то ли от горького послевкусия рассуждений о будущем России на душе у дипломата кошки скребли. «Медиум прав, — подумал бывший присяжный поверенный. — Поезд уже сошел с рельсов. И не знаешь теперь, что лучше: находиться внутри или попытаться спрыгнуть?»

Ардашев позвал официанта. Расплатившись за стол и купив пачку «Императорских» — именно такие папиросы курил «топтун», — он прошел в гардеробную.

Тяжелая входная дверь захлопнулась. Клим Пантелеевич с удовольствием вздохнул свежего морозного воздуха и направился через дорогу прямо к агенту. Бедолага, поняв, что «объект» идет к нему, растерялся и повернулся спиной, делая вид, что рассматривает витрину.

— Я вам, сударь, курева купил. Вы, я вижу, совсем измучились, портсигар туда-сюда в руках гоняете, — протягивая коробку с гербом на крышке, проговорил дипломат и добавил с усмешкой: — А я — домой. Не вижу смысла меня провожать. Соблаговолите передать начальству, что не слежку надо за мной пускать, а шевелить собственными мозгами. Честь имею.

Филер развернулся и застыл на месте, точно каменный. Он машинально взял папиросы и открыл коробку.

Статский советник слегка поклонился и, выбрасывая вперед трость, зашагал к стоянке таксомоторов.

Полицейский курил и смотрел ему вслед до тех пор, пока автомобиль не скрылся из виду. И только тогда, втянув голову в плечи и глубже надвинув каракулевую шапку, он побрел к трамвайной остановке.

На улице зажглись фонари. Падал слабый снег. Старая огромная ворона, давно привыкшая к уличному шуму, уселась на трамвайном столбе, точно на корабельной мачте. Она била крыльями и каркала с надрывом, предвещая горожанам лютый мороз.

Вечером двенадцатого февраля, в четверг, Ардашев вышел из здания МИДа и, взяв таксомотор, поехал в ателье «Мадам Дюклэ».

С Балтики дул сильный ветер. Тени фонарей ложились на дорогу неровными силуэтами великанов, примороженных к земле злой ведьмой. Снег, который еще в полдень сползал по оконному стеклу мокрым гусиным пером, теперь стал похож на ячменную крупу, сыпавшуюся с неба, словно из прорванного мешка.

Настроение у статского советника оставляло желать лучшего. И хоть давно подмечено, что погода сильно влияет на расположение духа, но как раз ее-то «рыцарь плаща и кинжала» не замечал. Клима Пантелеевича беспокоили неутешительные сведения из Тегерана. Тайный посланник МИДа в Бендер-Бушире [15] не явился на встречу со связным, прибывшим на португальском судне «Санта Катарина». Агент будто в воду канул. Если он не объявится, то, вполне возможно, придется снова отправляться в эту древнюю страну и разбираться на месте. А этого очень не хотелось. И не только потому, что тайный посланник вернулся оттуда всего полгода назад. Нет. Просто в этом случае ему не удастся довести до конца руководство операцией по вербовке секретаря шведского посольства, который души не чаял в одной из солисток цыганского хора Варвары Паниной. Швеция, заявившая о своем нейтралитете в войне, на деле довольно активно поддерживала Германию, оказывая ей экономическую помощь. А в Персии протурецкие силы не только вооружались шведскими карабинами, но и подчинялись инструкторам шведской армии.

Не радовали и фронтовые сводки. Газеты сообщали, что при отступлении из Восточной Пруссии в окружение попали части 20-го корпуса генерал-лейтенанта Булгакова в составе 29-й дивизии и трех второочередных полков. Этот корпус, будучи полностью отрезанным от остальных частей русской армии, геройски дрался в окружении. Зажатый с четырех сторон немцами и находящийся под расстрельным артиллерийским огнем, он, дойдя до Августовских лесов, сумел пробиться с боями на целых пятьдесят верст. Выбраться из западни удалось лишь нескольким десяткам солдат и офицеров. Все остальные попали в плен или погибли. Неизвестной оставалась и судьба самого командующего.